– Всё что угодно. Напряги фантазию.
Максим потрогал карманы с выручкой и выпалил:
– Хочу, чтоб из своих карманов я сегодня достал только двадцатки!
– Мелковато, – пожурила Симона. – Но дело твоё. А ещё?
Максиму стало стыдно. «Какое-то уродливое желание, – подумал он. – Что такое? Деградирую?»
– Хочу, чтобы мой ребёнок никогда не болел, – уже не так уверенно произнёс он.
– Который? – деловито уточнила Симона.
– В каком смысле?
– О каком ребёнке ты говоришь?
– У меня пока только один ребёнок, – приходя в себя, заметил Максим.
– Вот именно что «пока», – мягко возразила Симона. – Но кроме дочери будет ещё сын. О ком из них речь?
«Ведьма! – подумал Максим. – Тут она меня, конечно, подловила».
– Пусть оба никогда не болеют.
– Нет. Ты ясно сказал «ребёнок». В единственном числе. Теперь просто уточни, и дело сделано.
– Дочь, – неохотно ответил Максим. – Но это несправедливо.
– Откуда же взяться справедливости, если человек человеку – людоед?
– Так это же я так… к слову.
– Какие слова пользуем, в таком мире и живём.
– В таком случае двадцатки пусть будут долларами, – мстительно нашёлся Максим, – И поновее, чтоб, значит, не очень мятыми. И вот ещё третье желание, хочу, чтоб у меня всё было и мне за это ничего не было.
– А вот это не пойдёт.
– Это почему же?
– Потому что это уже четвёртое желание, а ты согласился на три. – Максим открыл было рот, но она не дала ему возможности возразить: – И вот ещё что, для меня это важно, ты же любишь свою дочь?
– Больше жизни!
– Но делаешь ей уколы…
– Так ведь лечение… – Максим немного растерялся. – Доктор прописал.
– А ты ей это можешь объяснить?
– Нет, конечно.
– Вот так и Отец наш Небесный, – она тяжело вздохнула. – В лепёшку расшибается для вас, дураков, а вы только поносите да поминаете, когда гром гремит…
И вдруг она пропала, исчезла. Ощущения показались странными: вроде как и сидел кто-то рядом, что-то говорил, отвечал, спрашивал, но ушёл не потому, что вышел, а потому, что кто-то проснулся. И этот «кто-то» необязательно был Максимом.
Он убрал ногу с газа и перешёл на нейтралку. Потом вспомнил, что находится на льду и остановка чревата самыми тяжёлыми последствиями, чертыхнулся и вновь поставил на вторую передачу. До хруста в позвонках крутил головой, пытаясь хоть как-то определиться, куда ехать.
К его неимоверному облегчению, где-то далеко тускло полыхнуло светом, потом ещё раз, и ещё. Максим уверенно правил на зарницу.
Освоившись с движением, щёлкнул выключателем над зеркалом. На этот раз удачно: фонарь зажёгся. В его свете он сразу увидел мятую бумажку на торпеде, напротив пассажирского места. Дотянулся, поднёс ближе к лампе.
– Так это же рубль! – закричал Максим. – Мы на три договаривались!
– Не жадничай, – пахнув холодом, прошелестел голос Симоны. – Теперь-то какая разница?
Максим покачал головой и сунул мятый рубль к его неряшливым братьям в кармане. «Ссориться с пассажирами – дурное дело, – подумал он. – Что-то заплатили, и на том спасибо. Тем и живу…»
Через минуту он выехал к мигающей оранжевым и фиолетовым патрульной машине. Полицейский выключил прожектор, подбежал к двери и распахнул её:
– Ты, наверное, охренел, парень? Или пьяный? А я-то слушаю, какой идиот круги по льду мотает…
– Ты это, извини, командир, – тускло сказал Максим. – Мне очень нужно. Укол дочери. Вот возьми…
Он наугад выудил из кармана бумажку поновее и протянул её инспектору.
Тот присмотрелся и неожиданно отступил в сторону, захлопнул дверь.
– Спасибо! – крикнул Максим в окно и поспешил тронуться с места. – Спасибо вам большое!
* * *
Перед дверью квартиры Максим на минуту замешкался искал ключ в бумажнике: не хотел трезвонить, будить. Прошёл в прихожую, прикрыл входную дверь и, не зажигая света, присел на широкую тумбочку для обуви.
Сильно болел безымянный палец правой руки: зашиб только что, минуту назад, в неудачном падении рядом с подъездом.
Скользко.
Он левой рукой плотно обхватил повреждённый сустав, прижал к животу, наклонился и сильно сдавил.
Больно.
Здоровой рукой вытащил из карманов выручку, сложил кучками рядом, потом, на ощупь, развязал шнурки, освободился от обуви и принялся старательно разминать пальцы на ногах, прямо через шерстяные, с толстым ворсом носки. Прислушался: к навязчивому шуму в ушах примешивалась уверенная дробь капель, падающих в мойку из неисправного крана. «Вторую неделю обещаю хозяйке починить, – с раскаянием подумал Максим, – Может, сегодня?»
Но он знал, что сегодня у него не будет ни времени, ни сил для домашней работы. И завтра наверняка тоже.
«Пятница! – сказал он себе. – Я всё сделаю в пятницу».
Вспыхнул свет. На пороге комнаты стояла заспанная Татьяна.
– Почему в темноте? – спросила она и, поправив поясок на халате, протиснулась мимо Максима на кухню. – Я тебе с вечера оладьи приготовила, поешь?
Максим промолчал, размышляя, на какой вопрос отвечать первым. Но она, как обычно, не нуждалась в ответах:
– Сегодня ты вовремя. Укол через пять минут, так что перекуси. Уколешь и ляжешь спать. Я тебе массаж сделаю.
Зашумел, разогреваясь, чайник, хлопнула дверца холодильника.
– Две ампулы осталось, надо идти купить ещё лекарств.
– Как она? – вставил слово Максим.
– Ночью хрипела, а сейчас я подходила, дыхание чистое… и температуры нет совсем. На улице – мороз, как там у тебя дела?
– Посчитаешь.
Максим оторвался наконец от тумбочки и прошёл, чуть пошатываясь, на кухню. Он с облегчением опустился на стул. Уютно, спокойно…
– Опять тапочки не надел, – укоризненно заметила Таня. Она пошла в прихожую и вернулась с тапочками. – Ты у нас не можешь болеть, папчик, – она помогла ему надеть шлёпанцы и поцеловала в щеку. – Мы без тебя пропадём.
Она поставила на стол тарелку с оладьями, сметану, мёд.
– Хозяйка вечером приходила, ты уже спал. Мы ей за прошлый месяц не заплатили. Ешь, сейчас чай будет.
Максим левой рукой потянулся к вилке.
– Что у тебя с рукой?
Он вытащил из-под стола правую руку и внимательно осмотрел безымянный палец. Таня подсела рядом.
– Ничего себе! Надо было сразу кольцо снять. Теперь не снимешь. Как огурец. Может, в холодное?
– Да ну его, – отмахнулся Максим. – Само пройдёт. Поболит и перестанет.
Она внимательно рассматривала искалеченный сустав:
– Укол сможешь сделать?
– Конечно, смогу. Чаю налей, кипит уже.
Она отвернулась к плите, а Максим поковырял оладьи и отложил вилку в сторону. Есть совершенно не хотелось. Мутило, и кружилась голова. «Сделаю укол и спать, – подумал он. – Потом проснусь и поеду. Чтобы вечером опять свалиться в койку, а утром она мне расскажет, что тут без меня делалось. Животная жизнь. Без всякого просвета и надежд на перспективу».
