– О нет. – Отец покачал головой. – Нет, Витя. Ты будешь делать то, чего они сделать не могут – по своей природе.
Он присел на скамейку, достал портсигар, в котором лежали две сигареты. Задумчиво посмотрел на них, будто выбирая, хотя сигареты были совершенно одинаковы. Достал одну и закурил. Закашлялся.
– Пап, я ведь смогу тебя вылечить! – сказал я.
– Не откажусь. – Отец жадно затянулся. – Но ты не спеши. У тебя есть три-четыре года на обучение… – Он протянул руку и взъерошил мне волосы: – Мелкий Дозор…
Я не обиделся.
4. Было – Есть – БудетАнтон Городецкий вышел в коридор, открыл третье от кабинета Гесера окно (все знали, что датчик на нем не работал), высунулся по пояс, взял с узенького выступа между окнами пачку сигарет и зажигалку. Закурил, вернул общую заначку на место. Над пачкой угадывалось слабенькое заклятие, гасящее ветер, отгоняющее ворон и отсекающее дождевые капли.
Полгода назад Гесер запретил курить в здании Дозора. Отношение сотрудников к этому решению оставалось сложным.
Антон успел сделать всего пару затяжек, когда рядом с ним в окно высунулся Гесер. Молча отобрал сигарету, поморщился, глядя на фильтр, сказал:
– Слюнявишь! – и начал курить сам.
Антон взял вторую сигарету.
– Ага. – Гесер проследил за его руками. – Понятно. Дисциплина на высоте.
– Та часть моего организма, которая курит, находится за пределами здания, – пояснил Антон.
Гесер подумал и кивнул.
– Да, в этом что-то есть.
Некоторое время они курили молча.
– Гесер, мне противно.
– Почему?
– Этот парнишка готовится идти в одиночку против…
– Этому парнишке почти пятнадцать! – проронил Гесер. – Однако он себе самому повторяет, что ему четырнадцать! А ведет себя как десятилетний. Относись к нему… реалистично. Без соплей. Он не ровесник твоей дочки! Он уже не ребенок.
– Ну да, Гайдар в его годы полком командовал, – соглашается Антон. – Но дело ведь не в возрасте. Будь ему и двадцать, и даже тридцать – все равно он был бы мальчишкой по сравнению с тобой. И даже по сравнению со мной! У него нет…
– Чего?
– Опыта.
– Опыт тут не важен.
– Готовности к такому…
– Готовность у него есть. – Гесер щелчком отправляет окурок вниз. Антон только собирается сделать ехидное замечание, как видит – окурок по дуге пролетает над тротуаром и скрывается в урне.
– Но он же человек! Пусть даже его отец в спецслужбах, пусть мальчик и сам туда собирался…
– Вот раз человек – пусть и делает свою, человеческую, часть работы! Ту, которую мы сделать попросту не можем! Остановить своих психопатов – всегда! А их? Человеческих? Ты же понимаешь: те, кто придет, – не случайные люди! Это те, кто копает под нас. Они полны скепсиса. Они никогда не признавались, что верят. Но это те, кто поверит… и кто начнет непоправимое. Войну людей и Иных. Исходя из самых благих целей… они погубят всех нас. И именно потому, что они исходят из самых благих целей, мы не можем их остановить! Не можем! Нужен инфантильный мальчик с автоматом и обоймой заговоренных патронов. Инфантильный и хороший мальчик, у которого свой Дозор. Свой маленький Дозор…
И тогда Антон Городецкий посмотрит в глаза своему начальнику, тому, кто когда-то его инициировал – точно так же, как Антон полгода назад опознал в идущем ему навстречу чем-то неуловимо странном не то мальчике, не то юноше Иного, – и произнесет:
– Гесер… Мы знаем, что было. Мы видим, что есть. И мы понимаем, что будет. Мальчик кивнет, поднимая автомат, скажет тонким, еще не ломавшимся голоском: «Совершенно с вами согласен!» После этого он начнет стрелять. Он проползет трубу не за девять минут – за семь. Специально, чтобы мы не успели никого арестовать. Чтобы полностью зачистить ситуацию. Он расстреляет всех. И сам погибнет от ответных заклятий. Пусть он даже к этому готов – но мы отправим его на смерть!
Гесер нахмурится и ответит:
– Да, Антон. Но у нас нет выбора. А если разобраться, жизнь – это и без того всего лишь маленький дозор между рождением и смертью. Даже если жить очень-очень долго – это все равно очень маленький дозор… – Перед тем как податься обратно в коридор, он все-таки начнет колебаться, остановится и заявит: – К тому же… тебе прекрасно известно, что существует лишь прошлое. Будущего нет. Читать вероятности можно лишь до определенного предела. Да, если поддержка появится через десять минут – паренек погибнет. А вот если, нарушив приказы, через девять – у него уже есть шанс. Но, конечно, тогда возникнут вопросы. Что делать с группой рассекретившихся Темных? Каких компенсаций затребует Дневной Дозор, если мы их просто уничтожим? Удастся ли промыть память людям… а если нет – то каковы будут последствия их знания? И что нам делать с мальчиком, который одновременно работает на нас – и на людские спецслужбы? Очень много вопросов, Антон. Очень. Но варианты – варианты существуют всегда.
Гесер давно уже скроется в своем кабинете, а Антон все еще будет торчать в окне, мусоля потухшую сигарету.
У него есть еще почти два часа, чтобы принять решение. За это время можно выкурить десять сигарет. А можно и целую пачку. А можно бросить курить – чтобы удобнее было бежать по гулким темным коридорам законсервированной станции московского метро.
Варианты, как известно, существуют всегда.
Сергей Лукьяненко. Новогодний Дозор
– Сила для Иного – не главное, – сказала Ольга.
Я только вздохнул. Легко говорить «Сила не главное», когда ты – Высшая волшебница. Так олигархи любят вздыхать: «Деньги в жизни не главное», сидя на палубе своих яхт, или здоровые люди утешают приболевших: «Ничего, здоровье – дело поправимое!»
– А что главное? – спросил я.
До Нового года оставалось три часа. А я даже подарок Свете не купил!
Мы с Ольгой стояли на крыше Московского университета. Точнее, на шпиле. Точнее – на звезде. Замечательная гармония места и времени, правда?
Вряд ли вы когда-то присматривались к звезде, венчающей шпиль Московского университета. С земли она, понятное дело, кажется маленькой. На самом же деле звезда огромная, стоять на ее лучах совсем не сложно, тем более что там есть крепкие железные перила. Вид «со Звезды» замечательный – кажется, что вся Москва видна, от Бирюлево до Медведково, даже легкий новогодний снежок не был помехой. Шпиль университета таинственно поблескивал под нами – он, оказывается, был покрыт стеклянными пластинами на болтах, хотя снизу казался позолоченным. Портило впечатление только то, что изрядная часть пластин была расколота или выпала.
