Помнится, в детстве они с пацанами мастерили самоделки под такой патрон. Ничего сложного: две трубки, вложенные одна в другую, болт и резинка от велосипедной камеры. Его друг даже ладонь себе прострелил, слишком ненадежная конструкция.
Ну и позже приходилось иметь с такими патронами дело: со снайперской винтовкой, разработанной на основе биатлонной. Но она так, против собачек и людей, не защищенных бронежилетами, на дистанции тридцать-сорок метров. Собачкам, и не каким-то там дворовым цепным барбосам, его научили рвать пасть в самом прямом смысле этого слова. Именно пасть — самое уязвимое место. Вернее, не пасть — нижнюю челюсть, но много ли это меняет? Вот только эти существа совсем не собаки, а у такого калибра, при отличной баллистике, останавливающее действие никакое. Увеличить его, конечно, можно, путем нехитрых манипуляций с пулей, но вряд ли даже этого хватит.
— Дед рассказывал, такие когда-то были у британских коммандос, — сказал вдруг Егор, видя, как внимательно рассматривает Чужинов пистолет.
— Держи, — протянул Глеб ему собранный «Вальтер». — И не забудь: предохранитель снимается вверх.
Он не представлял, что теперь делать и куда направиться. Чужинов знал только одно: теперь у него есть цель — этот мальчишка должен остаться жив, и его дальнейшие планы приобретали хоть какую-то осмысленность.
* * *
— Во, еще одна тварина сдохла, — известил всех Семен Поликарпов, дежуривший у входа на чердак.
— Может, повезет, как тем? — сказал Кирилл Лажев без особой уверенности в голосе.
— Вряд ли, чтобы они все вдруг сразу сдохли, только единственный раз и слышал о подобном случае, — засомневался Поликарпов.
Дом, принадлежащий прежнему знакомцу Лажеву, скорее всего, давно туже мертвому, был совсем не большим — метров шесть на шесть. К тому же крыша, к слову, довольно низкая, печная труба кирпичной кладки, в общем, места на чердаке не так уж и много. Хуже всего: для теплоты сверху был насыпан шлак, а от него и грязи и пыли хватает.
— Замок, что ли, твой друган не мог сделать? — ворчал Семен.
— Какой замок? — Лажев уже наслушался, что у его друга руки не из того места растут, и вообще, что дом не кирпичный, не двухэтажный, и не забранный по всем окнам толстыми решетками или бронежалюзи. Тогда оставалось бы только проделать в потолке люк.
— Чика терпеть решеток не мог, — поначалу пытался объяснить он, но потом плюнул.
— Такой замок: глину с опилками мешаешь, чтобы не растрескалась, и заливаешь сверху. Держит тепло не хуже, а такой грязи нет, — объяснял Поликарпов. — И где он только шлак в этой захолустной деревне взял? — недоумевал он.
— В кочегарке. Она школу отапливала, клуб и сельсовет. И вообще, не нравится здесь — вали на соседний дом, он как раз кирпичный.
Все они слышали историю о том, что однажды немалая стая тварей, загнавшая группу людей на крышу сарая, вдруг чуть ли не вся передохла в течение нескольких часов у них на глазах.
Мертвых тварей попадалось достаточно много и до этого, но чтобы вот так, сразу… Когда впервые начали обнаруживать трупы, причем в немалом количестве, люди воспрянули духом: глядишь, через какое-то время, и все они передохнут. Увы, надеждам сбыться было не суждено: этих отродий меньше не становилось.
Глеб слышал множество версий, и одна из них показалась ему наиболее правдоподобной. Утверждают, что количество сердечных сокращений в течение жизни примерно одинаково у всех: что у воробья, что у слона, что у человека, разница только в их частоте. У воробья они за тысячу, ни со слоном, ни с человеком не сравнить, так же как не сравнить продолжительность жизни, но за нее у всех примерно одинаковое количество ударов и получается. У тварей пульс огромный, тот же воробей обзавидуется, но и живут они несравненно меньше птиц. Зато и регенерация бешенная, и плодовитость ужасающая. К тому же твари нечувствительны к боли, и единственный способ борьбы с ними — убить или хотя бы обездвижить.
«Возможно, что те твари наплодились в одно время. Именно по этой причине все они тогда и передохли у них на глазах», — предполагал рассказчик.
«Я тоже сомневаюсь, что эти сейчас сдохнут, — думал Глеб. — А вот в то, что сюда могут заявиться новые, верится гораздо больше. И значит, необходимо что-то предпринимать. Только что?»
Они находились на чердаке почти сутки, выжидая непонятно чего. Погода разгулялась, тучи развеялись, и солнце стало по-настоящему жарким. И это еще один жирный минус к тем проблемам, что у них уже есть.
— Глеб, — отвлек его от размышлений голос Молинова. — Взгляни.
Молинов находился возле дыры в кровле, крытой металлическими листами синего цвета. Через нее он и наблюдал.
— Видишь ее? — через некоторое время спросил он.
Глеб кивнул: вижу.
— Как ты думаешь, сама не сдохнет?
— Нет, только если ты ей в этом поможешь, — улыбнулся Чужинов.
Через дыру было видно голову и часть туловища твари, и она явно не собиралась подыхать сама. Обычно, когда такое происходит, их начинает шатать, как шатает из стороны в сторону только что народившихся детенышей любой другой живности. Эта стояла твердо. Убивать тварь, которая вот-вот и сама отдаст концы — лишний перевод патронов, которых и так всегда не хватает, но та, за которой они наблюдали, явно заслуживала пули.
Глеб прикинул дистанцию, и еще раз кивнул: пробуй.
Молинов перевел предохранитель на одиночные выстрелы, затем плавно потянул спусковой крючок. Тварь, как подкошенная, завалилась на бок и даже дергаться не подумала. Так с ними и надо: либо в голову, либо в сердце. Или на крайний случай в хребет, чтобы обездвижить. Эти гадины даже с развороченными внутренностями умудряются выжить.
— Сам дорабатывал? — поинтересовался Глеб.
— А чего там военного? — пожал плечами Молинов. — Конечно, сам.
Спуск у ТАРов довольно тугой, но Эдуард положил на крючок самый кончик указательного пальца.
— Глеб, — это была уже Полина. — Ничего придумать нельзя? Душно тут, ужас, что к вечеру-то будет?
— Придумать? Можно, Полина, еще как можно. Хватит нам на чердаке загорать, нас, поди, заждались уже. Сделаем-ка мы вот что.
Глава 5
Приманка для тварей
На чердаке действительно стояла духота, несмотря на то, что доски фронтона и со стороны входа, и с противоположной давно были выбиты. Земля много дней впитывала влагу, и теперь, под жарким солнцем, отдавала ее в виде пара. Крытая железом крыша накалилась и до нее невозможно было дотронуться. Питьевая вода, несмотря на все попытки экономии, убывала с катастрофической быстротой.