— Но я не хочу вас терять… — Понурился он.
— Главное, не теряйся сам, — чуть сжал его руку. — От остальных проблем на свете у тебя есть старший брат.
— Ты три дня лежал без сознания, — всхлипнул Федор. — Знаешь, как страшно?
— Да мне уже поспать нельзя! — Деланно возмутился я, обрадованно отмечая улыбку на лице младшего. — И вообще, мы ведь справились? Значит, все хорошо.
— Так, нарушитель! — Звонко подлетел к потолку голос очередной медсестры, заставив Федора вздрогнуть.
— Красивая тетенька, а где туалет? — Похлопал Федор ресницами, вставая.
— Ох ты моя прелесть! Заблудился? Пойдем, отведу. — Заворковала она, уводя брата в коридор за руку. — Вот, ботиночек не забудь.
Дверь щелкнула, закрываясь.
Впрочем, не прошло и пяти минут, как открылась снова.
— Тридцать секунд! — Произнес напряженно незнакомый голос.
Я аж яблоко перехватил на всякий случай и в проем нацелился. Мало ли.
Но через секунду в комнату торопливо зашел Пашка, быстро оглядел комнату и широким шагом преодолел расстояние до кровати.
— Спасибо! — Ухватил он левую руку, лежащую над одеялом, и энергично затряс. — Спасибо! Спасибо! Спасибо!
В его лице — океан признательности и даже намек на слезинку от избытка чувств.
— Обращайтесь, — осторожно вернул я себе руку под невольную улыбку.
— Пятнадцать секунд, — прошипел голос из коридора.
— Извини, тут охрана страшная, пришлось взятку давать. — Смущенно повернулся Пашка к двери. — Вот, пока не забыл! — Спохватился он и выложил на ткань простыни черное кольцо в виде паука. — Даже не знаю, как благодарить.
— Все нормально. Теперь, наверное, дома все хорошо будет? — Осторожно поинтересовался я.
Если не знает про дела отца…
— Да, конечно! — Расцвел он улыбкой. — Нам, правда, деньги пока не перевели, но как только — я сразу сообщу!
— Пять секунд!
— Ладно, я — бежать! — Заговорчески подмигнул он. — Еще раз спасибо!
— Паша.
— А? — Повернулся он уже в дверях
— А вот помнишь… Ну, эти корабли в порту, которые у вас утонули. Они сколько стоили, не знаешь? — Нейтрально уточнил у него, рассматривая яблоко в руке.
— М-м, миллионов сорок каждый, наверное. — На мгновение задумался он, игнорируя мужскую руку, которая уже настойчиво вытаскивала его из палаты.
— Тогда когда выигрыш разделять будешь, ты из моих себе восемьдесят перекинь, хорошо? — вдумчиво принялся я поправлять край одеяла.
— Да не нужно, ты что! Ты и так для меня много сделал, — принялся он было отнекиваться, улыбаясь, а затем как-то резко замолчал и посмотрел на меня. — Максим…
— Все, юноша, время закончилось.
— Максим, — вцепился Пашка в проем.
— Ведите себя прилично, мы же договаривались! — Дернули его уже бесцеремонно, отцепляя руку и закрывая дверь.
Следующий визит был от целого коллектива докторов, весьма интересовавшихся моим замечательным самочувствием и отрицательно цокающим, стоило заговорить о том, что пора бы домой.
Находились мы, как оказалось, в гербовом оздоровительном центре Долгоруких, так что доводы «записаться на прием и прийти попозже» не срабатывали. В итоге облепили датчиками и велели изображать больного. Потом все приборы как-то разом вышли из строя, и от меня отстали. Разве что поводили по груди и спине холодным стетоскопом и выслушали высокую ноту «А», исполненную напротив света.
Минут через сорок зашел Артем, вполне свободно хлопнувший дверью за собой.
— Ты как добирался? — Полюбопытствовал я, помня о нелегких путях предыдущих гостей.
— Сказал фамилию, к кому иду и пообещал, что разнесу все закрытые двери. Вот, выдали, — показал он краешек пластиковой карты доступа в нагрудном кармане.
Выглядел мой друг вроде бы так же, но неуловимо иначе. Конечно, были и явные отличия.
— А где очки и скрипка? — Заинтересовался я.
— Да уже не надо, — с некоторой даже гордостью произнес он.
— А раньше было надо зачем? — Аж заерзал от любопытства.
Нет, слова я его помнил, но он тогда был не совсем расположен к беседе и немного медведь.
Артем хмыкнул, оглянулся на запертую дверь, а затем выудил из внутреннего кармана черную коробочку и установил на тумбе рядом с яблоками.
Тут же по палате дунуло Силой, а бывшая запертой и теперь, видимо, обесточенная дверь чуть скрипнула, отходя от косяка.
— Зверь внутри, он сильный, — оглянувшись на дверь и внимательно прислушавшись, но не обнаружив никого лишнего, начал Артем.
— Да я заметил, — хмыкнул в ответ.
— Он в воле сильный. Сильнее человека, особенно в детстве, — хмуро посмотрел на окно он. — Чем сильнее он, тем сильнее его воля. Тем больше он считает себя главным в теле. Унять сложно, а подчинить вообще кошмар…
— Ты, вроде, не кусался, — осторожно нарушил я затянувшуюся паузу.
— Потому что скрипку с собой таскал. Там в каждой струне по пучку волос прадеда, прапрадеда, прапрапрадеда и его отца. В охапку нельзя, рядом держать тоже нельзя — обидятся. Вот и приходилось… Они медведя и держали. Вернее, меня держали, наверное. Советовали, успокаивали. Знаешь, как страшно, когда глаз замечает дрожащую жилку на шее у соседа по парте, а во рту выступает слюна?! Я ведь этого не хочу! А зверь — хочет.
— Так зачем тогда очки носил?
— У меня зрение идеальное. Очки его специально портили, картину размывали. Так проще жить. — Пожал он плечами.
— Тяжело медведю в городе.
— Не говори, — поежился он, вспоминая. — Зверя все в бешенство приводило. Запахи, звуки, машины, узкие коридоры. Хорошо, парк вокруг школы, можно на перемене спрятаться.
— Сейчас, выходит, скрипка и очки больше не нужны?
— Да, — со спокойной гордостью посмотрел он в глаза. — Вот только оставил, — показал Артем неброский браслет на левой руке. — Прапрапрадедушку, на всякий случай.
— А остальные что? — Аж принюхался я, уловив вновь нечто искристое, как тогда, на поляне.
— Да… Хорошие они, просто старые, — засмущался Артем. — «Возьми Казань, возьми Казань», — беззлобно передразнил он.
— А что там хорошего? — Заинтересовался я.
— А что хорошего в полненькой Юльке из «Б» класса? — Мрачно посмотрел он.
— Запятые? — Предположил я.
Артем просто рукой махнул.
— Ты там логику вообще не ищи, они своим веком живут.
— Ну, вообще, здорово так, с родственниками говорить, — вздохнул я и завершил грустно. — С самого детства.
— Ладно, — хлопнул он ладонью по колену. — Я что зашел. Спасибо хочу сказать.
— Да ерунда, — отмахнулся я. — Если бы ты тогда не поднялся…
