Вальрас и еще двое пошли рубить камни, а мы с Жаном принялись сортировать и раскалывать то, что нам притаскивали.
Серебра в породе было немного. Но все-таки оно было. Явно не такое, чтобы прямо сейчас шлепать из них талеры, а вкрапленное в другие, менее (а подчас и более!) благородные материалы.
В прииске фон Флика серебро соседствовало с медью. Насколько я помнил, их разделяют с помощью ртути. Только как это делается, не мог представить.
Время от времени, когда другие «заговорщики» притаскивали нам куски камней, мы могли обменяться репликами.
— Сколько охраны? — задавал я вопрос каждому.
— У нашего барака около сорока с арбалетами, — доложил «мокрушник», похожий на бюргера.
— Бараков пять, — вспомнил Вальрас. — Собак у каждого по десять штук. Эх, собачки…
— Ну а еще по три арбалетчика на углах стоят, так чтобы было не видно, — дополнил и я. Не удержавшись, хмыкнул: — Умники! Если начнется суматоха — в своих попадут!
— Двести человек, с полсотни собак, — почесал голову Жан. — А если вторая смена на помощь придет? Человек пятьсот получается. Многовато…
— Значит, нужно все сделать быстро, чтобы помощь подойти не успела, — сказал я. — Да и нет у них второй смены. Много охраны нужно только утром и вечером, когда нас туда-сюда гоняют. На ночь бараки закрывают, а днем мы в забое. Лаз узкий, толпой не выскочить. Двести — это все-таки не пятьсот…
По «закону подлости», если бы мы хотели добыть побольше серебра, то притащили бы пустую породу. А поскольку нам было все равно, то, к зависти прочих, наша бригада оказалась самой добычливой. К концу смены учетчик, стоящий у камнедробилки, только крякнул, принимая пять тачек, наполненных черными камнями.
— Тут пайков на десять хватит на каждого, — хмуро обронил учетчик, которого положено было звать унтер-берг-мастер. Напротив каждого имени он делал пометки на восковой дощечке. — Как хотите пайки получить?
Я успел толкнуть в бок Жана и торопливо сказал:
— Лучше давай по две на день.
— Ага, — кивнул учетчик. — Стало быть, вашей ватаге — пять дней по два пайка на рыло. Завтра с утра начнете получать.
— Почему с утра? — возмутился «мокрушник», уже давно изводивший всех мечтами о еде.
— Потому что нужно рапорт обер-берг-мастеру сдать. Он пайками распоряжается. Пока то да се, уже утро будет, — пояснил учетчик.
— А что мы сегодня есть будем? — мрачно поинтересовался Жан.
— А я откуда знаю? — пожал плечами младший мастер. — Не нужно было сразу всю пайку жрать. Оставил бы половину — лопал бы ужин.
— Ах ты! — поднял кулак «мокрушник», но, увидев, как охранник вскидывает арбалет, мрачно притих.
Под присмотром бдительных охранников все сдали кирки, тачки и сложили оставшиеся факелы. Потом нас построили и повели в каменный сарай, на гнилую солому.
Пока шли, Жан недовольно пробурчал:
— Надо было сразу все брать. Если бежать — запас надо иметь. А ты все напортил…
— А ты не заметил, как этот хмырь насторожился? — хмыкнул я. — Думаешь, они дурнее нас? Попросил бы сразу все выдать — вмиг бы на заметку попал…
— Да уж, — нехотя согласился Жан.
— А что, — обронил кто-то из жизнерадостных. — Все не так уж плохо. Надрываться не заставляют. Сколько заработал — столько получил. А еще говорили — каторга, мол, каторга… Ничего, на каторге тоже жить можно!
Глава третья
БУНТ — БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО
Свобода!
Если на пути к ней встанут псы и стражники, нужно пройти на волю через их трупы! Ну а кому повезет пришибить Тормана, тот может считать, что прожил жизнь не зря!
Каждый второй, с кем мы заговаривали, мечтательно цокал языком, а каждый первый яростно махал кулаками (не забывая озираться), обещая, что именно он и дорвется до глотки синюшного «гнома», буде попадется ему обер-берг-мастер на узенькой тропке! Но, узнавая, что драться придется сегодня, а не когда-нибудь в отдаленной перспективе, скучнели и прекращали разговор. Рисковать вшивой (но собственной!) башкой хотел не каждый. А по большому счету почти никто и не хотел. Кто-то боялся попасть на «зубок» собаке или на острие алебарды, кто-то был близок к заветному количеству добытого серебра. Ну а большинство просто не хотели терять обжитый сарай и пайку. В итоге можно было рассчитывать только на сорок человек.
Что до «шептунов», которых, как выразился щипач, в нашем сарае была «хренова туча», сообщить начальству о заговоре они не успели. Я, старый перестраховщик и не любитель сложных планов (чем сложнее, тем хуже), строил расчет только на внезапность. Думаю, охрана повидала немало мятежей. Но, скорее всего, вертухаи во главе с обер-берг-мастером еще дня два будут пребывать в твердом убеждении, что новые арестанты вначале осмотрятся, обмозгуют, а уже потом начнут бунтовать. Посему медлить нельзя. Неизвестно, как там у нас пойдут дела завтра-послезавтра. Кто-то может покалечиться в забое, кто-то, не получив пайки, оголодает и ослабнет. А главное — отложи мы бунт, нас просто «вложат»…
Осторожно, чтобы не привлекать внимания, я снял кандалы. Оказывается — так мало нужно для счастья! Я лежал, наслаждаясь легкостью в каждом члене. Немного беспокоило — не останутся ли на руках следы от «браслетов»? Мало мне мозоли на подбородке (по нему сведущий человек сразу определит наемника со стажем!), так будет еще и след каторги…
Ночью в бараке никто не спал. Заговорщики договаривались, а остальные лежали в ожидании чего-то непонятного и страшного. Но вот роли расписаны, порядок действий утвержден…
Дождавшись, когда начнет грохотать «черный порошок», я поднялся во весь рост, потряс кандалами и, пытаясь перекричать гул, заорал, невольно копируя моего сержанта:
— Слушать сюда! Сейчас откроется дверь, я скомандую, и мы побежим наружу! Всем понятно? Если кто-то останется на месте — убью! Поняли?
Народ, не желавший бунтовать, зашевелился, зачесался, отзываясь на мой призыв словами, в которых поясняли — где они видели меня и мою покойную матушку. Дескать — бунтуйте, а нас не трогайте. Нам жить хотца!
«Эх, ребятушки, — усмехнулся я, вспоминая говорок обер-гнома. — А куда ж вы денетесь?»
Один из каторжников, ерзавший всю ночь — ошметки соломы летели во все стороны, резво вскочил и припустил к двери. Добежать не успел, получив камнем в затылок…
— Кто следующий? — поинтересовался я, подкидывая второй камень, а потом скомандовал: — Бальзамо!
За ночь мы набрали сухой соломы и сложили ее у стены. Когда Бальзамо — тот самый, напоминавший степенного купца, а не убийцу, торопливо высекал искру, на него набросилось несколько человек. А скоро весь барак сошелся в короткой и жестокой драке. Их было больше, но у нас имелось оружие — обломки факелов, камни, заветная игла Вальраса, которой он орудовал как стилетом, и мои кандалы. Но главное — у нас была злость!
