предприятие на корню. Ведь первый пункт любого плана – это путь отхода, эвакуация. А как он в случае неудачи или осложнения ситуации сможет эвакуироваться? На той лодочке, на которой туда приплывёт? Нет, не вариант. В случае неудачи ему не дадут проплыть на той лодке мимо Полазны. Если с того берега сообщат, лодку просто расстреляют из пулемёта с городской стены. На лодке, которую спрячет Самара в укромном уголке ниже города? Можно, но на ней всё равно далеко не уплыть, придётся вылезать на берег или, когда кончится бензин в моторе, жарясь на солнце, плыть по течению. Нет, он вспомнил их последнюю встречу с бегемотами, и этот вариант отпал сам собой. Теоретически, только теоретически, можно было бы попытаться, можно было бы рискнуть, если бы Палыч со своей лодкой был тут. Но ещё днём Палыча не было. Горохов был глубоко погружён в свои мысли. Тем не менее он заметил, что Самара направила машину к восточному выезду. Он положил руку ей на плечо и прокричал:
– Сначала давай к реке съездим!
– Зачем? – крикнула она в ответ, чуть сбрасывая газ.
«Да что же это за баба такая, ну почему её нужно всё время уговаривать, всё время ей нужно что-то объяснять?!».
– Я хочу выпить, там самая дешёвая выпивка в городе.
– У меня дома отличная водка, там выпьешь, – она совсем остановила квадроцикл. Повернулась к нему лицом. – Выпьешь, а я тебя потом спать уложу.
Женщина вдруг стянула перчатку, протянула руку и прикоснулась к его коже, к его лицу в том месте, где заканчивался его респиратор.
– Ты выпьешь, и мы ляжем спать, и будем спать, пока Баньковский не придёт и не разбудит нас, – произнесла казачка почти ласково, что для неё было не свойственно.
– Хорошо, – сам не понимая почему, согласился инженер – и тут же одумался: – но сначала заедем на пристань. Кое-что посмотрим. Если всё нормально – едем домой и ложимся спать.
Она смотрела ему в глаза через свои старенькие, чуть запылённые очки и, кажется, не верила в то, что всё так и будет.
Луна уже сползала за горизонт, она и два небольших фонаря у пристани давали совсем немного света, но ему света было достаточно. Он едва взглянул на пирсы, едва бросил взгляд, как всё сразу встало на свои места. Никакого сна с у них с Самарой не получится. У самого последнего причала Горохов сразу угадал в чёрном контуре характерный силуэт небольшой, но быстрой лодки Палыча. Нет, он не мог ошибиться: настройка, рубка, труба, инженер слишком хорошо знал эти обводы. Он узнал их даже в темноте, они прекрасно были ему видны на фоне заходящей луны.
Он оттянул маску и сплюнул, сплюнул противный и такой знакомый привкус острой опасности. Теперь всё, что он обдумывал, все замыслы, которые десять минут назад он считал теоретическими, вдруг сразу, в одно мгновение, стали реальными, настолько реальными, что он опять оттянул маску и сплюнул ещё раз.
«Ну что ж, средство эвакуации на месте, кажется, теперь от этой работёнки уже не открутиться».
Он потянул из кармана пачку сигарет, ему давно так не хотелось курить, как сейчас. Другой рукой он тронул Самару за плечо:
– Вон вывеска кабака, давай туда.
Самара глядела на него зло, она всё поняла ещё до того, как он сказал ей:
– Подойдёшь к той лодке, что стоит у последнего пирса, ты уже знаешь того человека, её капитана.
– И что ему сказать? – спросила она мрачно.
– Купишь у него витаминов и скажешь, что я через два часа буду ждать его в том месте, где мы встречались в первый раз.
– А специальные слова говорить?
– Нет, он тебя узнает.
Она повернулась и молча ушла. Недовольная. А Горохов вошёл в темное заведение, которое было почти переполнено. Все столы заняты. В помещении висел густой табачный дым. Гудели и не справлялись кондиционеры. Было душно. В углу под прожектором в такт музыке вихляла красивым задом голая девка-бот. Он прошёл к стойке и нашёл свободное место, дождался, когда к нему подойдёт толстая женщина, и заказал себе рюмку водки; и, пока она не успела налить, добавил:
– А лучше налейте три.
Первую выпил сразу. А вместо закуски сделал большую затяжку. Выпустил дым и осмотрелся. Люди в заведении смеялись. С чего бы им смеяться? Но они пили, шутили, разговаривали, глазели на голую девицу-бота. В основном мужики. Рыбаки, старатели, матросы с лодок и барж. Им тут весело. Странные люди. Совсем не похожи на городских, на северян. Завтра рыбаки пойдут на берег, засыпанный красной смертоносной пыльцой, и будут там целый день, под проклятущим солнцем, ловить стекляшек, щук и налимов, будут на отмелях собирать улиток и всё это время дышать через забитые пыльцой, влажные респираторы. А старатели возьмут в долг снарягу, патроны, гранаты, загрузят всё в свои большие рюкзаки и пойдут в Пермь, надеясь найти там медь, алюминий, свинец и выйти из развалин живыми. И всё это чтобы за полцены продать добытое и из полученных денег ещё рассчитаться с долгами. И матросам не будет легче, тяжёлый ежедневный труд в раскалённой железной коробке, в которой, может, даже нет хорошего кондиционера. Даже одного на всех. И постоянные мысли о том, что в любой момент гнилое дно твоей лодки может пробить бегемот или что прибрежные казаки нападут на гружёную баржу и всех перебьют, чтобы свидетелей не оставлять. Или к реке прикочуют дарги и перестреляют с берега всех, кого смогут увидеть на судне. И ничего, пьют все эти мужички, смеются, гуляют, глядят на танцующего бота и обо всём этом не думают. Горохов взял вторую рюмку. Ему-то и вовсе грех жаловаться, он уполномоченный, длинная рука закона, элита общества с огромной зарплатой и хорошей пенсией. Да, работа его опасна, как, впрочем, и у любого, кто находился в этом душном и прокуренном зале.
Горохов минуту разглядывал их, смотрел на их лица, у многих они были тронуты проказой. Глядел на их большие и чёрные от ежедневной тяжёлой работы руки. Посмотрел, поднял рюмку и без всяких слов выпил за этих людей. Выпил и принял решение. Он, так же, как и они, завтра, вернее, уже сегодня будет делать свою работу. Во всяком случае, он попытается её сделать.
Входя сюда, Горохов ещё не знал, как поступит, ещё сомневался, всё боялся принять решение. И эту нерешительность он сам себе легко объяснял:
«Мало, мало, мало данных. Мало данных – много риска. Это дело очень опасное.
