Там, по ту сторону этой невысокой гряды, уже чётко слышался топот множества ног. Усилием воли юноша заставлял себя слегка ослабить пальцы, добела стискивающие лук. Сейчас он сам был напряжён, как туго натянутая тетива.
Раздался вой — тот самый, к которому уже успел привыкнуть Шервард. А сейчас он даже радовался ему, любил его почти как друга. Потому что он понимал, в каком ступоре от ужаса будут легионеры. Он слышал, как они сбились с шага, испуганно озираясь по сторонам.
Для лучников это был сигнал. Около трёх сотен человек, что прятались вместе с ним, вскочили на ноги, на ходу накладывая стрелу на тетиву, и бросились вверх, к краю взгорка. Не успев ни о чём подумать, юноша последовал их примеру.
Когда он поднялся, то увидел внизу, в сотне шагов от себя, тысячи врагов. Там уже кричали. Командиры приказывали поднять щиты, завидев лучников. Повинуясь лишь инстинкту, Шервард поднял лук так, как учил его Бортник, и, не целясь, пустил стрелу. Также сделали и все остальные. Затем они быстро отскочили на несколько шагов назад, скрываясь от возможного ответного обстрела.
Когда Шервард вновь выскочил на гребень, то увидел, что к скучившемуся легиону уже мчатся орды северян. Наверное, он успеет сделать ещё один, ну может быть два выстрела, а затем его лук станет почти бесполезен. И тогда ему придётся бежать вниз, в эту рубку… Но покамест он об этом не думал. Выпустив стрелу в смешавшийся строй, он вновь нырнул обратно за следующей.
Он успел сделать два выстрела, прежде чем северяне лавиной налетели на перетрусивших легионеров. Шервард взглянул на форинга, ожидая, что тот скомандует атаку. Но этого не произошло. Стрелки вновь отступили за гребень и, к его удивлению, многие даже уселись на траву. Лишь некоторые залегли на верхушке гряды, наблюдая за сражением.
— Ну вот, кажись, и навоевались, — довольно усмехнулся Бортник. — Как ты, парень? Не так уж и страшно, а?
— А мы разве не пойдём на подмогу?.. — растерянно, но с невольной радостью спросил Шервард.
— Толку там от нас! — фыркнул лучник. — Мы свою работу сделали. Теперь пускай бьются те, кто любит топорами помахать!
— Там и без нас хорошо справляются, — сообщили сверху. — Кажись, южане уже драпают.
Не выдержав, Шервард рванул вверх и ничком бросился рядом с одним из наблюдателей. Действительно, северяне здорово теснили легион. Они рубились с такой неистовой яростью, с такой жестокостью, что легионеры, привыкшие колоть лишь соломенные чучела, отступали при виде этих искажённых безумием лиц. Тем более, что над этой неудержимой ордой звенел страшный, нечеловеческий вой, словно это было не человеческое войско, а стая демонов Хаоса.
Первое настоящее сражение Шерварда в итоге оказалось до смешного коротким, продлившись какие-нибудь двадцать минут. В конце концов легионеры просто повернулись и бросились бежать, бросая оружие и щиты. Сперва это были отдельные люди, а затем «отступил», если можно так выразиться, весь легион. Вслед бегущим южанам нёсся глумливо-победный клич.
***
Бруматт уже слыхал, что на востоке келлийцы разгромили целый имперский легион. Он подозревал, что Шервард тоже где-то там, и переживал за своего друга. В его представлении там произошло самое настоящее сражение, какие обычно описывают в книгах. Хотелось надеяться, что Шервард не пострадал в этой сече.
Сам Брум коротал деньки в лагере, находящемся неподалёку от побеждённого Киная. Здесь всё было тихо и спокойно, и самым большим приключением были караулы, после которых юноша возвращался, преисполненный гордости.
Дважды он даже побывал в Кинае. Теперь, когда городская стража была разоружена и в значительной степени перебита во время сражения, оккупанты сами патрулировали улицы. Впрочем, цель этих патрулей была не очень-то ясна. Они явно не слишком-то заботились о порядке на улицах, не берегли покой горожан… Это скорее были такие разведывательные миссии — было важно держать Кинай в страхе и повиновении, чтобы ненароком не получить удар в спину.
Город на удивление мало пострадал, если учесть, что сквозь него просочилась многотысячная армия «варваров». Враноок по-прежнему был строг в отношении мародёрства. Захватчики не забирали у населения практически ничего. Исключение составляли только продовольствие и оружие. Всё это специально отряжённые отряды изымали и вывозили в осадные лагеря. Продовольствие, впрочем, вывозилось не полностью — конунгу ни к чему были голодные бунты в собственном тылу.
Брум, которому уже было с чем сравнивать, поражался масштабности Киная. Дело было не просто в размерах города, высоте домов или ширине улиц. Он и сам, пожалуй, не мог толком объяснить, в чём именно выражался этот масштаб, однако не мог отделаться от почтительного изумления, проходя по улицам. Тавер был городом, а Кинай — настоящим городом.
Вероятно, Враноок намеренно оставил таверцев и прочих палатийцев именно здесь, у стен Киная. Говоря с горожанами на одном языке, они скорее могли бы успокоить население и внушить, что ничего плохого не произошло. Разумеется, кинайцам сложнее, чем кому бы то ни было, будет объяснить, чем плоха империя, и обосновать необходимость сбросить это ярмо, однако же, поставленные перед фактом свержения императора, они вынуждены будут смириться.
Пока же в городе понемногу оживала прежняя жизнь. Убрали трупы и завалы с улиц, открылись лавки, вновь вышли в море рыбаки… Через несколько дней в город потянулись первые подводы с товарами — купцы быстрее всех привыкают к новой обстановке, особенно если из неё можно извлечь выгоду. Да, город оккупирован, но жизнь-то продолжается!
Именно на это и рассчитывал Враноок. Он не был типичным келлийским предводителем, помышляющим лишь о набегах и грабежах. Он был стратегом, и сейчас пытался продумывать всё на несколько шагов вперёд. Например, как быть, если осада не закончится к зиме? Конечно, неприхотливые островитяне могут зимовать и в землянках, но ведь куда приятнее иметь под боком собственный город с отличной инфраструктурой! И хорошо бы, чтобы город этот был лояльным к завоевателям.
Но пора бы вернуться к Бруму. Несмотря на то, что в его жизни сейчас не происходило ничего особенного, он всё же заслуживает нашего внимания.
Надо отметить, что отношения юноши с сослуживцами стали гораздо лучше. Оказавшись на берегу, те самые отщепенцы, что насмехались над ним с самого Тавера, словно переродились. Как будто бы в отряде пришли к молчаливому согласию, что барчук-то, на самом деле, нормальный парень. И действительно — Брум ни разу не дал повода считать себя неженкой или высокомерным засранцем. Он выполнял поставленные задачи наравне со всеми, не гнушаясь ни тяжёлой работы, ни общества простолюдинов.
Так что теперь он чувствовал себя полноправным членом команды. Насмешки над
