Хаукон Тамас счетоводу Холанну заочно не понравился до крайности. Во — первых — сапог — ветеран (нет, даже думать в таком стиле не стоит!… как бы сформулировать так, чтобы не оскорбить боевое прошлое Губернатора?…), во — вторых, с темным, ОЧЕНЬ темным, темнее Ока Ужаса, пятном в биографии. Что такое, вообще, «переведен в распоряжение»? И, Бог — Император ведает, с каким характером, привычками и покровителем.
Уве было страшно. То был не замогильный, иррациональный ужас, как памятной ночью криков и холода, а простой, естественный страх сугубо гражданского человека перед выходцем из другого мира, где убивали и умирали, сражались и побеждали. Где дрались на ножах и мечах с зелеными чудищами и… и вообще вели жизнь предельно чуждую, полную непонятных, но страшных вещей.
А как «ИО Х.Т.» отнесется к приезду фактического ревизора?.. Кто знает, какие недостачи могут вскрыться по ходу проверки, и как в них может быть замешан этот самый «Хаукон Тамас», истребитель орков.
Уве думал долго и настолько погрузился в размышления, что провел традиционные молитвы Богу-Императору без должного почтения, по — привычке. А когда пришло время наполнить кружку мытаря для сбора пожертвований во имя Его, кою раз в неделю носил по кабинетам специальный сервитор, Холанн рассеянно положил самую маленькую монетку.
За час до конца рабочего дня Холанн отправил по пневмопочте заявку на все необходимые материалы и вызвал Иркумова. Танкист — механик задержался, так, что Уве решил — сегодня уже ничего не выйдет. Но незадолго до передачи напутствия Губернатора и записанного на пленку поздравления с окончанием нового дня, прожитого во имя и славу Бога-Императора, механик появился.
— Чего? — без лишних вступлений осведомился Михаил.
— Это… — замялся Уве под строгим взглядом служителя технокульта. — Ну, в общем… по стописят? Вечером, например.
Иркумов почесал затылок и с некоторой опаской взглянул на дверь. Уве, словно невзначай, приподнял лист. Под ним лежал оберег, что танкист подарил счетоводу. Иркумов усмехнулся краешком рта и вполголоса сказал:
— Погодь после отбоя, сам найду.
Постучав для порядка по постовой трубе Михаил громко сообщил:
— Работает, есть тяга!
И ушел.
Холанн аккуратно собрал все дела, сложил их в несколько ровных стопок и стал терпеливо ждать окончания службы.
* * *
Уве думал, что они отправятся куда — нибудь в «губернаторское» увеселительное место, где подавали слабый алкоголь и не бывало облав. Или в один из многочисленных полулегальных кабачков, где наливали чего покрепче, за пару монет давали послушать рассказы на катушках и посмотреть порнографические пикты, но при этом постоянно ожидали полицейского налета. Однако Иркумов не сделал ни того, ни другого, механик предпочел пригласить Уве в гости, к себе домой.
«Домик», как его назвал Михаил, располагался на шесть или семь ярусов ниже каморки Холанна, в одном из многочисленных ангаров «уплотненного размещения». Их в свое время изобильно строили, чтобы хоть как — то разместить прибывающую с других планет рабочую силу. Строили, затем отдавали откупщикам — домоладельцам, которые в свою очередь дробили ангары на множество клетушек одинаково малых и убогих. Уве поневоле задумался, насколько бедной и тоскливой должна была быть жизнь где — то «там», чтобы променять ее на Ахерон и жизнь в «доходном доме».
Здесь даже говорили на своем сложнопонятном диалекте, мешая многие наречия, глотая слоги и странно растягивая гласные. Синяя форма Уве вызывала косые и очень недружелюбные взгляды, но, похоже, спутник счетовода был у местных в авторитете, так что дальше взглядов дело не шло. Только один раз торговец мелким скарбом пристал к Холанну, хвататя за рукав и бормоча неожиданно правильно, почти без жаргонизмов:
— Еретики — подвальники, служители запрещенных культов, на пиктах и катушках! Молятся, целуют крест. Очень мерзко, очень непристойно, ужаснитесь от всей души! Невероятно скандальный труд ерехисторианов — осквернителей Андреаса и Димитроса «Вера крепка? Куда пропали чада Бога — Императора». Прочитайте и возненавидьте хулителей Его имени!
Иркумов прорычал что — то неразборчивое на все том же наречии, и барыгу как из вентиляции сдуло.
— Развелось торгашей, — буркнул себе под нос танкист. — А у каждого второго в кармане медяшка полицейского свистуна… Нашли дураков, паленые пикты с ересью покупать… Еще бы «Меч Хоруса ковался на Терре» предложил, гниложопый сквиг.
Уве хотел было простодушно спросить, откуда механику известны названия Богомерзких книжонок, но вовремя проглотил уже готовые сорваться с языка слова.
Обиталище Иркумова оказалось на удивление приятным и удобным, пожалуй, получше чем у Холанна, хотя счетовод стоял гораздо выше в официальном табеле сословий Танбранда. Здесь было целых две комнаты, настоящих, достаточно больших. Одна отведена под мастерскую и маленький склад всякого металлического хлама, а в другой механик жил.
— По стописят не выйдет, — с искренней горечью сообщил Иркумов, закрывая дверь, больше похожую на люк бронемашины — овальный, с клепками и штурвалом. — Нельзя мне. Но чего — нить хлебнуть найдем.
Он ногой подвинул Холанну стул и достал два почти совсем чистых стакана. Уве присел на краешек шаткого стула, держа в руках фуражку и не зная, куда ее девать.
— Брось шапку в угол, — посоветовал Иркумов, выкатывая сервировочный столик, обшарпанный и изрезанный ножами, но определенно знавший лучшие времена в одном из гостевиков — отелей верхних ярусов. — Не пропадет.
Себе танкист — механик налил из бутылки с аптекарской наклейкой «Liquor ventriculus», Холанну плеснул на три пальца чего — то непонятного, со стойким сивушным запахом. И спросил, внимательно глядя выцветшими, но умными и проницательными глазами:
— Чего хотел, канцелятор — конспиратор?
Уве помолчал, собираясь с мыслями. С одной стороны, его все также беспокоил непонятный ИО, а иных знакомых с военным прошлым, кроме Иркумова, у счетовода не было. С другой…
— Есть такое дело… — решился он, наконец.
Уве кратко пересказал суть вопроса и загадки. Михаил внимательно слушал, прихлебывая частными, но мелкими глотками воду и машинально поглаживая живот, там, где когда — то находился желудок.
Много времени рассказ Холанна не занял. Иркумов проявил эмоции лишь один раз, когда счетовод описывал печать, что была прошита на вырезанных листах. Танкист откровенно поразился, но не проронил ни слова, терпеливо ожидая завершения истории.
— Вот и все, в общем — то… — закончил Холанн. — Я и думаю, что бы это могло значить, кто это такой может быть…
