Тётя Ира открыла дверь.
Дом у них был всё таким же уютным. С тех пор как Егерь был здесь в последний раз здесь многое изменилось. Поменялась мебель и места её расположения. На полочках стояли банки с различными соленьями. На столе стояла миска со свежими пирогами. Пахли они восхитительно.
Интересно, как там всё у родителей? Изменилось? Их дом на соседней улице. Сотня шагов и он дома. Как они там? Живы ещё? Что о Егере думают? Что мёртвый он?
— Садитесь все за стол. Я чайник поставлю. И угощайтесь пирогами. Их на всех хватит. — Сказала, улыбаясь тётя Ира, и пошла к большой русской печке.
Лесогон быстро взял пирог и начал живо его есть. Его изголодавшийся, юный организм, просил пищи. Из пирогов падали куски капусты в большом количестве наложенной в них.
— Если вы и вправду собираетесь идти до Москвы, то вам придётся пройти не малый путь. Сейчас конечно зима и зверья от того не так много, но холода лютейшие. Вы точно до туда доберётесь? — Спросил дядька Влас, сев на против.
— Будете? — Спросил Лесогон у Егеря, протягивая пирожок.
— Нет. — Коротко ответил Егерь.
Он не заметил, но в этот момент тётя Ира дёрнулась. Она что-то узнала в голосе, как ей казалось, совершенно чужого для неё человека. Какую-то знакомую нотку в грубом голосе.
Она повернулась к гостям и взглянула на бритого здоровяка, разодетого словно солдат штурмовой группы. Тётя Ира присмотрелась к его лицу, покрытому шрамами и ожогами. К его выцветшим глазам, грязным бровям, сломанному носу. К каждой его бородавке и не ровности. Кажется, она начала понимать, и чтобы убедится решила окликнуть чужака:
— Федя?
Он испугался. Взглянул на неё. Ему не хотелось, чтобы его узнавали. Да, это был он. Федя Харитонов.
— Влас! Да это же Федя! — Крикнула тётя Ира.
Дядька Влас взглянул на неё не довольно, не понимающе.
— Какой ещё Федя?!
— Федя! Харитонов!
— Да ну, — Дядька Влас взглянул на Егеря, — бре… — И встал вдруг от удивления. Он тоже это увидел. Знакомые черты в незнакомом лице. — Федя? — Спросил он испуганно, с надеждой.
Егерь сжал губы и кулаки. Его зубы затрещали от напряжения. Он не хотел говорить этого. Хотел сдержать в себе это слово. Найти способ выкрутится. Но эмоции, которые дремали в нём уже многие годы внезапно проснулись, и он вскочил, и сказал одно простое слово, однако способное разрушить горы:
— Да.
И все замолкли, застыли. Все звуки вокруг словно исчезли для всех. Никакого гама города, свиста сквозняка, мяуканья кошки, сидящей на печи. Всё пропало.
Дядька Влас обнял Егеря, так крепко как мог, как даже сыновей давно не обнимал. Из его глаз потекли слёзы.
Тётя Ира зарыдала от радости и тоже побежала обниматься.
Лесогон с Персеем улыбались.
Всем было хорошо. Только кошке было на всё плевать.
***
Когда сыновья дядьки Власа пришли домой, то обнаружили, что дома праздник. Стол накрыт. На нём стояли всяческие вкусности и домашний спирт.
— О, ребята давайте сюда, да побыстрее. — Сказал дядька Влас увидев сыновей и махнув им рукой. — У нас сегодня неожиданно дорогие гости.
Сыновья поспешили за стол.
— Знакомьтесь ребята. Это Федя Харитонов. Сын дяди Максима.
Братья пожали Егерю руку из вежливости, хотя они с ним уже и виделись.
— Это мой старший. — Дядька Влас положил свою тяжёлую ладонь на плечо самого низкого и самого здорового из сыновей. — Кузьма.
— Это средний. Глеб. — Указал Дядька Влас на сына, сидящего дальше всех от него. Он был самый высокий, с тёмными, длинноватыми волосами, с ещё не до конца дожившими синяками на физиономии.
— А я Федя. Как вы. — Сам представился младший. Короткостриженый юноша, с немного кругловатым лицом и отсутствующим мизинцем на левой руке.
— Очень приятно со всеми вами познакомится. — Сказал Егерь улыбаясь. Его лицу было не приятна улыбка. Оно попросту отвыкло изображать подобную эмоцию.
— Так что же вы сразу этого не сделали, а так долго ждали? — Спросил средний брат.
Егерю отвечать совершенно не хотелось, но он ответил:
— Я не знаю. Боялся, наверное. — Взглянул он на Глеба.
— Чего? — Спросил младший.
— Тоже уже не знаю.
Другие на этот разговор внимания не обращали. Тётя Ира всё варганила разные вкусности, а Персей с Лесогоном их уплетали.
— Я кстати хотел спросить. — Сказал Дядька Влас. — Зачем вам в Москву? Да ещё и в такой спешке.
— Нам нужно не в Москву. — Не стал скрывать правды Егерь. — Нам идти ещё дальше, на север. До одной деревушки. У нас очень важная миссия.
— Что за миссия? — Спросил Влас.
— Это не важно. Лучше скажи, как там мои… родители. — Егерь с трудом выдавил из себя последнее слово.
Дядька Влас помрачнел. Тётя Ира по-видимому тоже расслышав вопрос, так же помрачнела.
— У… они… — Не выдавливалось из уст дядьки Власа то слово. Всё не хотело прозвучать, мучая этим старика. — Мертвы.
Егерь сжал кулаки пытаясь сдержать слёзы.
Радость из комнаты испарилась. Снова воцарилась тишина.
— Как давно? — Спросил Егерь.
— Семь лет назад, умерла твоя матушка. А за год до этого, отец.
— Как?
— Отец тяжело заболел и не выдержал. Дана захворала сразу после него. Для неё смерть мужа была очень серьёзным ударом.
— Где они похоронены?
— Их кремировали, как они и хотели. А их прах, я и Ира, развеяли по ветру. Они не хотели, чтобы их прах лежал в банках.
— А их дом?
— Сначала в него селили всякое отрепье, а теперь же там живут три семьи беженцев. Они тоже не самые лучшие люди как мне кажется.
— Да. К чёрту этих «чистых». — Сказал средний брат.
— Помалкивай, а то побьют опять. — Сказал ему старший.
Егерь подумал, что ему стоит посетить дом родителей, чтобы вспомнить былое и забрать вещи из отцовского схрона, если в нём конечно ещё хоть что-то осталось и от схрона, и от былых воспоминаний.
***
Егерь отправился в родной дом в одиночку, к вечеру. На улицах стало более спокойно. Людей было меньше.
Небо уже почти стемнело. По улицам ходили мужики с лесенками. Они подходили к каждому фонарю, заправляли и зажигали его. Получали они за это гроши, для некоторых из них это была лишь подработка.
Из одного из домов вышел мужик, весь покрытый сажей, пересчитывающий копейки, почерневшие от его рук.
Мимо пробежали краснощёкие мальчишки, играющие в догонялки. Егерю показалось, что один из них это он сам — молодой, весёлый, юнец пока ещё не познавший взрослой жизни.
Ещё одна группа мальчишек и пара девчонок играли в войнушку. Набрали палок отдалённо похожих на оружие, навешали на себя всякого мусора и нарисовали на нём двуглавых орлов и серпы с молотами. Две маленькие группки храбрых солдат империи, сражались с гнусными коммунистами за клочок земли, что существует только в их воображении. А девчонки здесь за санитарок.
И Егерь так играл, но потом как-то незаметно игры переросли в жизнь, и вот он уже бежал с автоматом на перевес, со окровавленным штыком, бежал на реальных врагов, чтобы принести им всамделишную смерть. С этими ребятами может произойти тоже самое.
Мать кричала на своего сынишку из-за того, что он ел снег. Женщина считала, что он грязный, а мальчику казался совершенно нормальным, он ведь даже не жёлтый.
Родное тут всё. Эта улица заставляла вспоминать, то, что омертвело в сознании не молодого сталкера и осталось лишь в подсознании. Но сейчас подсознание бурлило и воспоминания горячими брызгами вылетали из него. Сколько же всего приятного и прекрасного забыл Егерь. Столько давних воспоминаний, что были скрыты под слоем кровавой коросты, всех остальных лет жизни…
А вот и дом. От былой яркости, уютности ничего не осталось. Краска слезла с его стен. Дерево почернело. Крыша промялась и в ней теперь зияла дыра. Из крошащейся кирпичной трубы валил дым. От давно не мытых окон исходил не яркий свет.
Возле входа, в дом, облокотившись на стену, курил мужик. Простой наружности, и даже можно сказать немного приятной, хотя и попорченной гражданской войной в каннибальском государстве. Одежда на нём была старая и в плохом состоянии. На тёплой куртке красовалась нашивка со свастикой.
