– Нет. Вирус «А-музыка» не тронул меня – как не трогал в среднем одного из тысячи. Но я потерял гораздо большее.
– Правда?
– Когда мы пытались вернуть Фобос, на финальной стадии операции я потерял брата. Он погиб в бою с програми. Если у кого и есть право ненавидеть их, так это у меня.
Верити не знала, что у Калискана был брат, и уж тем более не могла знать, что он погиб в последней войне.
– Сэр, вы ненавидите их?
– Нет. Я рассматриваю Полисы как средство, пригодное для использования в подходящих обстоятельствах.
Кажется, разговор принимает крайне интересный оборот. Заслуживающий усиленного внимания.
– А какая тут связь с Бюро древностей? – спросила она.
– Очень важная. Когда стала ясна природа второго открытия, мы поняли: с Бюро древностей надо работать вплотную. Простейшим решением было заменить Дефорреста собой и контролировать всю активность, связанную с Землей.
– Я всегда говорила, что ваше назначение – политическое.
– Но не в том смысле, какой вы подразумевали.
В его подсиненных стеклах отразился свет, и они засияли, будто окна в ясное небо.
– А сейчас я хотел бы расспросить вас о картах.
Она вздрогнула, осознав, что постоянно находилась под наблюдением. Конечно, стоило догадаться раньше.
– Так это вы их посылали? Бессмысленная проверка, как и пластинка Малера?
Отчего-то ее раздражение позабавило Калискана.
– Меня предупреждали, что вы такая.
– Какая?
– Высказывающая прямо то, что у вас на уме. По личному опыту я уже знаю, что вы мало уважаете власть. – Он усмехнулся и сказал уже не столь резко: – Меня также предупреждали, что вы очень наблюдательны. Так скажите же, что вы думаете о картах.
Ожье почувствовала, что от ее ответа зависит очень многое. Гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Разом пересохло в горле. И что стало с бойким языком?
– Я просмотрела лишь одну, и в ней есть кое-что, не очень совмещающееся со здравым смыслом.
– Что же?
– Судя по выходным данным, карту отпечатали за век до Нанокоста – но она в прекрасном состоянии. Как и эта пластинка Малера.
– Время изготовления карты не показалось вам странным, заслуживающим особого внимания?
– Странным – нет. Заслуживающим внимания? Разве что из-за принадлежности к периоду, интересующему меня. Хотя эта дата у самой его границы.
– Только из-за этого?
– Да. Я неплохо изучила Париж Века Забвения, до года две тысячи семьдесят седьмого. Тысяча девятьсот пятьдесят девятый для меня – эпоха смутная. Не то чтобы я совсем ничего о том периоде не знала, но просто куда хуже с ним знакома, чем с последними десятилетиями перед Нанокостом.
Калискан сдвинул пальцем очки на середину носа:
– Предположим, я захотел бы поговорить с признанным экспертом по тому периоду. Поскольку ваши академические связи довольно-таки обширны, не могли бы вы предложить подходящую кандидатуру?
Ожье поразмышляла несколько секунд.
– Уайт. Сьюзен Уайт. Уверена, вы знакомы с ее работами. Она написала прошлогодний отчет по раскопкам Евродиснейленда.
– Вы хорошо ее знаете?
– Не очень. Мы обменялись несколькими письмами, разговаривали на конференциях. Я рецензировала ее статьи, она, наверное, мои.
– Вы считаете ее соперницей?
– Мы конкурировали за финансирование. Но это не значит, что мы при встрече выцарапали бы друг другу глаза.
Чувствуя, что Калискан теряет интерес, Верити поспешно добавила:
– Конечно, если хотите, я могу свести вас с ней.
– Мы уже связывались с ней.
Ожье пожала плечами:
– И зачем тогда вам я?
– С Уайт проблемы. Потому мы и обратились к вам.
– Что за проблемы?
– Боюсь, я не могу рассказать. – Он хлопнул в ладоши, развел руками. – Но у нас возникла нужда в замене. И в нашем списке вы под вторым номером. Не обижайтесь, но Верити Ожье у нас всегда значилась как номер два. Правда, с отличнейшими рекомендациями.
Калискан посмотрел на стол, вынул из чернильницы массивное черное перо и принялся царапать им по очень качественной бумаге в раскрытой толстой тетради.
– И это все?
Он спросил, не отрываясь от письма:
– А на что еще вы рассчитывали?
– Я думала…
– Что вы думали?
– Я не прошла испытания? Не показала того, чего вы ожидали от меня?
Перо Калискана замерло.
– Простите?
– Я должна была заметить кое-что на карте, – решила наконец рискнуть Ожье. Сказала – и тут же волной нахлынуло ощущение правоты, все детали головоломки встали на свои места. – Так вот, я заметила. Но не поняла, как надо это расценивать.
– Продолжайте. – Калискан макнул перо в чернила.
– Даже для пятьдесят девятого года эта карта выглядит бессмыслицей. Это похоже на схему Парижа двадцатых или тридцатых, но зачем-то подправленную и с датой на тридцать лет позже.
– Почему у вас сложилось такое мнение?
– Названия улиц. Нет Рузвельта, Шарля де Голля, Черчилля. Будто и не было Второй мировой.
Калискан захлопнул и отодвинул тетрадь.
– Я очень рад слышать ваши слова. А то уже было подумал, что вы не очень пригодны для работы.
– Для какой работы?
Из ящика стола Калискан достал билет с украшением в стиле ар-деко – крылатым конем, эмблемой «Пегас интерсолар».
– Мне нужно, чтобы вы полетели на Марс. Наша собственность попала в чужие руки. Нужно вернуть ее.
Корабль назывался «Твентис сенчери лимитед». Ожье рассматривала в иллюминаторы его, висящего у причала, по частям, пока ее вели на борт от одного шлюза к другому. Целиком окинуть взглядом лайнер не получалось. По меркам ретров корабль был огромен, семьсот метров длиной, и мог увезти город.
Но вез он лишь горстку пассажиров. В Солнечной системе росла напряженность, люди не летали на Марс без крайней надобности. Пока конфликтовали между собой только фракции прогров, но уже два корабля СШБВ случайно попали под огонь. Погибли люди, причем гражданские. Потому СШБВ законсервировали далекие форпосты, а несколько компаний, занимавшихся перевозками внутри системы, объявили себя банкротами.
Допив заказанный напиток в обзорной галерее, понаблюдав за тем, как уменьшаются с расстоянием Земля и Заросль, Верити глянула на часы, узнала местное время и направилась к своей каюте. Ожье открыла дверь, потянулась к выключателю – и поняла вдруг, что свет уже включен и в каюте кто-то есть. Она отдернулась, подумав, что ошиблась дверью, но узнала свой багаж и плащ на краю кровати.
В ее комнате на койке сидели два агента Бюро безопасности, уже встреченные в Заросли, – Рингстед и Молинелла. Оба по-прежнему были в костюмах, хотя и не столь строгих, как в прошлый раз. Они вполне сошли бы за пару местных молодоженов, немного зажатых, чопорных и церемонных.
– Верити Ожье? – спросила Рингстед.
– Да ради бога, бросьте! Вы знаете, кто я.
– Проверь ее! – приказала Рингстед.
Молинелла встал, вытащил похожий на авторучку предмет. Не успела Ожье и глазом моргнуть, как агент припер ее к двери, раздвинул пальцами веко и нацелил авторучку в глаз. Сетчатку окатило ярким сине-зеленым светом, голову пронзила боль.
– Она, – подтвердил Молинелла, отпуская Ожье.
– Да вы же прекрасно знаете, – произнесла Верити, тряся головой, пытаясь избавиться от зеленой пелены, повисшей перед глазами. – Мы уже встречались. Неужели не помните?
– Садитесь! – приказал Молинелла. – Вы должны узнать многое.
– Да перестаньте! Мы только что покинули порт. До Марса еще пять дней.
– Пяти дней не хватило бы, даже если бы мы располагали ими, – изрек агент, глядя на Ожье с бесстрастностью манекена. – Наше время драгоценно. По соображениям безопасности ваш инструктаж должен завершиться сегодня.
– А разве вы не полетите на этом корабле до Марса?
– Полетим, – подтвердила Рингстед. – Как вам, несомненно, уже объяснил Калискан, прогры возьмут этот корабль под наблюдение. Они проверяют все дальние коммуникации ретров. Мы не можем высаживать или принимать пассажиров на борт в середине полета, не привлекая внимания, – а его мы привлекать не хотим. Совсем.
– Хорошо. Так в чем причина спешки?
– Дверь закрыта? – спросила Рингстед, заглядывая Ожье через плечо. – Отлично! Пододвиньте стул и сядьте.
– Прежде всего я должен кое-что показать вам, – сообщил Молинелла.
Он вынул из того же кармана, где была ручка, матово-черный цилиндр, похожий на сигарный футляр. Свинтил крышку и вынул шприц, заполненный ярко-зеленой жидкостью.
– Ожидая корабль, вы ели и пили в секции Бюро по чрезвычайным ситуациям, находящейся в ведении Калискана, – сообщила Рингстед.
– Я в курсе, – хмыкнула Ожье.
– Вы не знаете того, что в питье и пищу были добавлены безвредные химические маркеры. Они проникли в ваш мозг и вошли в контакт с новыми невральными структурами, а проще говоря, со всеми новыми воспоминаниями, в частности с воспоминаниями о визите к Калискану.
