как болезненно скривился тонкий рот командующего точно на слове «лошадь». Захотелось оправдаться:
– Знаете ли, были дела. Когда часть жителей города регулярно пытается выкурить тебя или бодается с другой, верной частью, на болтовню времени маловато.
Цу кивнул без выражения. Точно его не задело показное равнодушие.
– Знаю, королевна. Мне следовало более старательно исполнять ваш приказ.
Это он об убийстве Хельмо. Ну-ну, спохватился. Лусиль раздраженно фыркнула.
– Приказ порос быльем. Ничего тут не сделать. Лучше скажите-ка мне…
Лусиль прошлась по комнате, брезгливо оглядывая ее – обшарпанную, необжитую. Когда здесь ютилась местная солдатня, наверное, было еще гаже. При Цу, с его привычкой распахивать настежь окна, тут хотя бы всегда оставалось свежо. И, слава богу, он не тащил сюда человечину. Впрочем, откуда бы, в городе никто давно не сражался. Железнокрылые ели то же, что осфолатцы, а Цу отказывался от пищи вообще.
Лусиль более въедливо оглядела командующего – похудевшего, хмурого, с едва теплящимися огоньками в глубине глаз. Цу сидел, обнаженный по пояс, – были видны все его шрамы, включая свежий, под правой лопаткой. Формой он напоминал самое ироничное, что только можно, – лунный серп.
– Совсем не двигаются? – Лусиль указала на крылья. Цу покачал головой.
– Отрежу, как соберусь с силами. Скоро ведь начнут гнить.
Лусиль помимо воли вздрогнула: вдруг вспомнила, как летала что с Оцеком, что с Цу. Свист ветра, пустоту вокруг, крошечные сокровища в больших шкатулках внизу – дома и реки на фоне зелени. А дух-то захватывало. Скорее всего, быть чьей-то ношей – не то что парить на собственных крыльях; воображение у Лусиль всегда работало слабовато, чтобы получилось представить себя птицей… Впрочем, и не хотелось, ей нравилось на земле. Но то она, а гнездорнцы привыкли к полетам. И, надо сказать, к концу похода противоестественность этой привычки перестала пугать и отвращать.
– У нас-то вас, может, подлечат? – тихо спросила она и призналась: – Я прямо говорила об этом с отцом. Он готов предоставить медиков.
Цу приподнял выразительные темные брови, сцепил руки в замок.
– В вашем королевстве лечат крылатых дикарей?
От этой иронии висельника Лусиль рассердилась и резонно напомнила:
– Крылья крыльями, но руки пришивают.
Цу хрипло засмеялся, но это был мрачный, фальшивый смех. Лусиль злилась все больше – оттого, что вынуждена была просто слушать, оттого, что не могла помочь, оттого, в конце концов, что все же ощущала вину. Зачем вообще она натравила Цу на Хельмо? Потихоньку прибила бы сама в бою, и может, все было бы иначе. Может, все дальнейшее – вовсе расплата за эту ее подлость и за то, что на ребенка напала? Бог знает. Бог… Нет, ну не мог же он принять сторону острарцев, нет! В который раз подумав об этом, Лусиль даже щелкнула зубами, а Цу вдруг захотелось напомнить: надо радоваться, что не лишился головы, например! Вот тогда было бы совсем плохо, а так… какой вообще прок в крыльях? Это же уродство, болезнь, какой-нибудь там… как говорят ученые… рудимент от древнего зверья. Будь прок от крыльев, их бы всем людям оставили.
– Спасибо, королевна, – прозвучало в тишине, неожиданно мягко.
Лусиль, увлекшаяся придумыванием колючих ответов, неохотно прервалась. Вглядываясь в нее, Цу продолжил:
– Но я даже не уверен, что вам стоило меня обменивать. Тем более стоит ли лечить?
Она тут же воспользовалась возможностью отомстить за всю эту угрюмость:
– Справедливости ради признаюсь, что я колебалась. Влади меня убедил.
– Королевич?.. – Цу постарался скрыть разочарование, но не смог. Лусиль кивнула. Она лукавила, но и откровенничать не собиралась, привяжется еще пуще прежнего…
– Добрая душа. Потерянные девочки, хромые котята, подбитые птички – ни против чего не может устоять.
– Дурное это качество или хорошее? – задумчиво, куда-то в сторону бросил Цу.
Лусиль пожала плечами:
– Какое есть. За то и люблю. – Она спохватилась. – А насчет лечить вас… говорю же, отец готов. А медики у нас хорошие.
– Я же больше не… – слово он произнести все же не смог.
Лусиль поддразнила его излюбленным образом: согнула руки, сунула кисти под мышки, помахала, изображая курицу на заборе.
– Отцу нравятся не ваши крылья. А мозги. – Удержаться оказалось сложно. – Не знаю, с чего он решил, что у вас они есть, но гордитесь. – Она все же смилостивилась. – И я рада. Правда. Все-таки вы меня почти спасли. И вообще хорошо служили.
Они помолчали. Лусиль подошла ближе. Она так до конца и не перестала бояться этого существа и не могла быть уверена, что прониклась к нему симпатией… но и уходить, сухо отдав приказ, было как-то неправильно. Она присела рядом и попросила:
– Будьте пободрее. В небе, на земле, неважно.
Цу лишь смотрел воспаленными желтыми глазами. Бесшумно подрагивали его ноздри – точно обнюхивал, запоминал. Становилось неуютно. Лусиль хотела даже возмутиться, что нехорошо так нюхать королевскую особу, просто чтобы разрядить напряжение, но неожиданно командующий спросил:
– Рассказали ему?
– О чем? – не поняла Лусиль.
Он не ответил, но она по лицу поняла: о «болезни». Усмехнулась.
– Нет, все некогда. Да я и сама недавно только поняла. Есть ли смысл рассказывать? А ну как прогонит меня отец?
– Прогонит, – протянул Цу, точно пробуя это слово, и невыразительно сказал: – Тогда идите со мной. Я не прогоню.
– Не прогоните, – повторила Лусиль с грустной усмешкой. – Да только и ваш дом мне тоже не нужен. У меня свой есть.
– У нас говорят, дом – не место. Дом – люди.
Надо же. Кто-то, наверное, к такому знанию всю жизнь идет, спотыкаясь и ранясь, а кого-то с ним воспитывают. Удивительно, что именно дикарей-людоедов.
– Потому и не нужен, – просто отозвалась Лусиль. – Не сердитесь. Вы всегда знали. И… – она помедлила, – вроде в свое гнездо вы и сами не рветесь. Так к чему такое решать?
Цу кивнул. Теперь Лусиль стало вдруг его вправду жаль. Сложный. В голове столько всего и птичьего, и человеческого, и гнездорнского, и лунного… и неприкаянный какой-то. Столько лет уже, а неприкаянный. Теперь еще бескрылый. Бр-р. Невезение какое-то, и не поможешь ничем. Хотя… Взгляд метнулся к самоцветной бутыли, которую, еще зайдя, Лусиль поставила у ног. А что, если не соврал Хельмо? Вдруг правда поделился чудом? Лусиль снова задумчиво посмотрела на Цу, помедлила и наконец сказала:
– Отвернитесь. У меня есть одно лекарство. Не знаю, что оно, правда, лечит…
Цу опять посмотрел на нее, и она поняла: вместо «лекарство» он слышит что-нибудь вроде «отрава». И даже не расстраивается. Вот же дурачье. Лусиль усмехнулась и повторила:
– Отворачивайтесь-отворачивайтесь. Чего испугались? Я приказываю.
Она едва удержалась от какой-нибудь шутки про разные вещи, которыми иногда развлекается
