просто по праву рождения…
— Нет. — внезапно беря себя в руки ответил Борис. — Я понял, чего ты добиваешься, хочешь, чтобы я взбесился, напал на тебя, и в результате верные мне и империи люди оказались виновны в покушении на самозваного святого которого поддерживает церковь. Хотите во время катастрофы еще и религиозный кризис устроить? Вы с Филей безумны в своей вере… и это надо прекращать.
— Интересно как? — усмехнулся я, и демонстративно сняв с шеи амулет зажег в руке огненный меч. — Не существует такой тюрьмы, которая бы меня удержала. Не существует такого охранника, который бы меня сумел караулить. За мной молодежная фракция, флот и верующие. Я никогда не хотел делать из себя святого, и тем более великомученика, но, если это понадобится для сохранения нашей страны, пойду и на это.
— Для того, чтобы сохранить страну, достаточно выполнять мои распоряжения и не мешаться. — с плохо скрываемым интересом проговорил Борис, едва заметно переводя взгляд с лежащего у моих ног Шаха на меч и обратно.
— Ну уж нет. Слепым инструментом я не стану. — усмехнулся я. — А после того как мне пришлось отдать моего пленника не за что, за тут же нарушенное обещание, я вам больше не верю. О каких интересах России может идти речь, если вы своими действиями лишь отдаете территории и лишаете нас преимуществ? Гениальный парень вынужден лежать в механическом саркофаге, из-за вашей недальновидности и вранья.
— Вранья… — хмыкнул Борис, а затем едва заметно повел пальцами, и я не успел перехватить подскочивший с пола и тут же оказавшийся у него на ладони резонатор. Ловко отогнув защитный кожух, он достал алмаз. — Невероятно…Ты используешь Шах.
— Я с ним инициировался. — просто ответил я. — Но вполне могу обходится любым другим, или вообще действовать без камня. Меня невозможно сдержать убрав резонатор!
— Прекращай. — отмахнулся император. — Я могу засунуть тебя на несколько километров под воду в железной бочке, или проделать в земле пятисотметровую дыру, вбить туда тебя прессом, а затем засыпать землей. Да, может ты и выберешься, без кислорода и света. Один раз. А потом я засуну тебя еще глубже.
— Тогда я умру. — улыбнулся я. — А вы себе этого позволить тоже не можете.
— А это еще почему? — удивленно посмотрел на меня Борис.
— Потому что тогда останетесь без внуков. Ваш род прервется. — я посмотрел на то как император едва заметно нахмурился и рассмеялся. — А ведь вы этого боитесь. Черт его знает почему, но боитесь до жути. Что от вашей драгоценной династии Романовых ничего не останется. Но знаете что? А какая разница? Были Рюриковичи, стали Романовы, за ними будут ещё кто-то.
— Тебе на столько наплевать на свою жизнь? — спросил Борис, вертя в руках камень. — Ты даже не понимаешь, о чем говоришь. Не понимаешь, что значит быть хранителем традиций и возможностей рода, продержавшегося у власти тысячелетие.
— Нет. — честно ответил я. — Не понимаю. И больше того — мне наплевать.
— В таком случае я убью твоих женщин. Твоих друзей… — проговорил император, но осекся на полуслове. — На них тебе тоже плевать?
— Нет, конечно. Вот только вы этого не сделаете. Ведь тогда я вас не просто перестану уважать, я вас возненавижу. Убить вы меня не можете. А значит я вполне в состоянии если не убить вас, то напакостить таким образом, что от всех ваших хзитромудрых планов не останется и пепла. — нагло усмехаясь ответил я. — И либо вы прекращаете строить из себя всемогущего, и мы начинаем нормально общаться, либо уже завтра, при поддержке регента, военного совета собранного из-за катастрофы и патриархата — вот прямо всех вместе, я объявляю себя новым императором. И меня тут же коронуют, после того разговора с Филаретом можете даже не сомневаться.
— Как быстро растут дети… особенно чужие. — хмыкнул Борис, кинув мне восстановленный амулет. — Ты не станешь императором, пока не научишься инициировать камни массово. Иначе твоя империя рухнет через год. Я забрал такую возможность у Екатерины, теперь её песни не больше, чем бесполезный вой. И только я могу передать тебе эту возможность.
— Да ладно? — я аж поперхнулся смехом. А затем достал из кошелька пару запасных камней и зажег их, один за другим. Вот теперь Бориса проняло, он нахмурился, сжал подлокотники, а затем откинулся на спинку трона.
— Чего ты хочешь? — глухо спросил император.
— Для начала — вернуть другу нормальную жизнь. — ответил я. — А потом можно и о восстановлении деловых отношений поговорить.
Естественно, я блефовал, и блефовал по черному. И Борис понимал это, и понимал, что я это тоже понимаю. Но, как и на любых жестких переговорах, шутка в том, что блеф не может быть основан на совершенно пустом месте, иначе он не удастся. Вопрос в том, сколько процентов из сказанного правда.
Меня поддержат благородные дома? Ха-ха, три раза. Нет, конечно, поддержат, некоторые, где молодые наследники или кому я помог лично. Но захоти я завтра занять трон — большая часть останется на стороне действующей императрицы матери. То есть на стороне Бориса.
Военный совет? Даже Суворовы, выполняя присягу, будут против. Тут разве что Морозов может сказать свое веское слово, но он пока на карантине, уж слишком тяжко ему досталось во время катастрофы. Так что рассчитывать я вновь могу человек на пять из тридцати в штабе.
Патриархат? Вот тут да, внезапно объявившийся император знатно прищемил яйца Филарету, и похоже сам осознал, что перегнул палку, ведь если меня поддержат простые люди в больших массах, угроза будет иметь под собой кое какие основания. Но в принципе его мысли я одобрял. Кесарю-кесареву, а богу-богово. Не должна церковь иметь свои войска. Это как минимум. Другое дело что по факту у Филарета уже войска были и много, и сейчас он борется не за абстрактную мечту, а за наличие гарнизонов и дружин.
Ну и инициация камней. Прекрасно осознавая, что по другим позициям меня могут обыграть в пух и прах я осознанно шел на конфликт, показав, что у меня есть и такие тузы в рукаве. Вот только и это был блеф, а откровение Бориса, что он отобрал способность подготовки камней к инициации у Екатерины стало для меня неприятной новостью. Нет, ходили такие слухи и предположения, но всё же. Теперь, если император свалит в закат, в стране не останется ни одного человека, который мог бы массово инициировать уже добытые алмазы. И главное слово тут — массово.
Да, я могу настраивать уже инициированные камни на конкретных людей. Не быстро, но могу. Но проблема как раз во времени. На ту же процедуру, на которую у Екатерины и выездного совета по инициации одаренных уйдет два дня, мне придется потратить несколько недель, и ускорить этот процесс никак нельзя. В начале нужно считать человека, настроится на него, настроится на камень, изменить его энергетическую структуру, не ломая. Пять часов на одну пару носитель-резонатор. Минимум.
Но и показывать, что я струсил, и мой блеф зашел слишком далеко, было категорически нельзя, ведь этот аргумент оказался той самой соломинкой что переломила хребет верблюду. Нет, Борис не поменял ко мне свое отношение в корне, но по крайней мере теперь мы могли начать диалог, а не монолог в стиле «поди, подай, принеси, не мешай». Пошел торг. И пошел он в совершенно неожиданной мне плоскости.
— Твой знаменитый в узких кругах авианосец. — проговорил Борис Владимирович. — Я так понимаю, что твой товарищ не в состоянии его покинуть.
— Верно. — ответил я, не сразу поверив, что император решил пойти мне на встречу. — Он буквально сросся с кораблем.
— Понимаю. — хмыкнул Борис Владимирович. — Технологии и знания. У вас нет ни того не другого.
— Не только у нас. У всей империи нет. — ответил я. — И с точки зрения безопасности страны это неприемлемо. Мы отстаем, и если противник придет с флотом, оснащенным такими двигателями и командой…
— Не придет. — уверенно сказал император. — Но это не помешает мне осмотреть то что у вас получилось.
— Если бы вы не отдали Генриха, пока я был занят лечением, мы смогли бы выторговать технологии и восстановление для Краснова. — вновь перешел я в атаку. — И чего вы в результате добились? Потери территории?
— Ты слишком узко мыслишь. — поморщился Борис. — Как я уже сказал, это реальная геополитика, договоренности могут меняться. К тому же никто бы не дал тебе технологии за одного бывшего паладина, даже признанного святым римским престолом, а уж теперь, после его отречения.
— Не понимаю. Не доверяю. — кивнул я. — Потому что поводов не было. Всё что вы говорите, всё хорошее что обещали или упоминали, либо сделано
