— Наелся? — Крайчек с подозрением глянул на меня.
— Что-то в горло не лезет, — пробубнил я, выждал несколько секунд, а затем поинтересовался: — А этот парень… Сергей, он давно у вас?
— Что, жалко стало? — вместо Томаса ответил майор Нестеров. — Жалеть тут никого нельзя. Время сейчас не то, чтобы жалеть. Дашь слабину одному, второму, тут и придет конец всему тому, что нам с таким трудом удалось построить. Людей сейчас никто не воспитывает, ничто не сдерживает, поэтому законы нашего поселения это и есть тот последний барьер, за которым наступит хаос, беспредел и анархия. А этот молокосос, он предал своего товарища. И тот погиб. Еще повезло, что погиб лишь один Сотников. Если бы Блюмер, к примеру, стоял на воротах и сдрейфил там, то мы бы все полегли, и стар, и млад.
— Да все я понимаю, майор! Что ты мне тут лекцию читаешь, — огрызнулся я. — Мне только удивительно одно: этот Сергей Блюмер… с первого взгляда видно, что он никакой не герой и не следопыт. Так какого рожна вы его в разведчики определили?
— Его идея была, как сейчас помню, — Нестеров ткнул пальцем в Крайчека.
Я слегка наклонился вперед и, выглянув из-за широкой груди Миколы Горобца, вопросительно покосился на Томаса.
— Да, я так решил, — подтвердил начальник лагеря. — Блюмер, Сотников, Лиза и Павел Орловы… они пришли к нам все вместе, пришли из Харькова. Я тогда подумал, что если люди выжили в многомесячном смертельно опасном походе, значит они, как это говорится, везучие что ли. Значит лучше других приспособлены к условиям пустоши.
— И ты, доблестный наш милиционер, согласился с этим, — заступилась за мужа Нина.
— Согласился… — тяжело вздохнул Нестеров. — Хотя если честно, у меня сразу не лежала душа к этому мягкотелому интеллигенту.
— К Блюмеру?
— Ну да… к кому же еще. Ему бы у себя в институте проводки паять да кнопки нажимать. Так нет же, в разведку поперся, космонавт, блин, долбанный!
— Почему космонавт?
— Он в Харьковском Авиационном Институте работал или как там в последние годы эта богадельня именовалась… Академия что ли? Аспирант даже вроде.
Меня как-то сразу резанули слова Нестерова. Больно резанули. Сперва представился этот молодой человек в белом лабораторном халате с карандашом за ухом, колдующий над каким-то совершенным летательным аппаратом. А затем на смену этой картинке пришла другая: растерзанный труп, валяющийся в коричневой полуистлевшей траве. А над трупом пирующий лев. Он уже затянул часть тела себе в глотку и сейчас только и ждет, когда она раскиснет и размякнет. Тогда-то тварь и заглотит человека полностью.
За последние четверть часа это было уже второе видение, в котором я пророчил Сергею страшную мучительную смерть. Может хватит?! Ведь некоторые утверждают, что наши мысли материальны. А я, все же не хочу для этого парня такой судьбы, даже не смотря на всю тяжесть его проступка. Пытаясь отделаться от засевшего в мозгу кошмара, я затряс головой, причем так резво, что все это заметили.
— Ты чего? — поинтересовался Микола.
— Пытаюсь переварить все сказанное вами, — сознался я.
— И как, получается? — подал голос Ковалев.
— Мало нас, — серьезно заметил я.
— В каком смысле? — не понял майор.
— Я говорю, людей мало на Земле осталось. И так легко их гробить это непозволительная роскошь.
— Ах, вот ты о чем! — хищно осклабился Нестеров. — Только видишь ли, решение уже принято. Оставлять Блюмера в лагере мы не имеем права.
— А что, если я его с собой заберу? — я внимательно обвел взглядом лица сидевших за столом людей. — Выкину где-нибудь под Троицком. Оттуда до Подольска километров двадцать. Должен дотопать.
— Я же объявил, что он завтра уйдет, — засомневался Крайчек.
— Посадите его на пару-тройку дней под арест, чтобы глаза не мозолил, — придумал я.
— А как же воспитательный момент? — не унимался Нестеров. — Прилюдное изгнание преступника это отменный урок для всех остальных.
— А ты, батенька, оказывается садист, — покачала головой Нина.
— Скорее инквизитор, — парировал милиционер. — Всю ересь на костер, причем с искренней верой в правоту своего поступка.
— Если уж так необходимо, посажу его в БТР связанного и с кляпом во рту, — то ли в шутку, то ли всерьез предложил я. — Пусть народ думает, что я Сергея на тот свет конвоирую. А вы по этому поводу храните гордое молчание.
Некоторое время все действительно молчали, словно репетировали. Единственное, что позволили себе отцы-основатели, так это обмен быстрыми многозначительными взглядами.
— Ну как, годится? — я решил подтолкнуть их к верному решению.
— Я за, — первой согласилась Нина.
— Мы тоже, — хором поддержали ее Горобец и Ковалев.
— А я не уверен… — начал было майор, но его перебил Крайчек.
— Ладно уж, сделаем как ты, Максим, предлагаешь. — После этих слов Томас обратился к Нестерову: — Майор, отведешь Блюмера в подвал и запрешь. Объяснишь, что его изгнание откладывается на три дня. И все, больше ничего не говори, пусть помучается, поломает голову что тут и к чему. Да, вот еще что… Автомат его спрячешь у себя. Смотри, чтобы не пропал.
— Подчиняюсь воле большинства, — милиционер поднял руки. Сделал Нестеров это как-то уж очень резво, отчего мне подумалось, что финал этой истории все же устроил его, снял камень с души.
Майор встал и ушел. Он изъявил желание поскорее справиться с порученным ему заданием. Сказал, что чем раньше упрячет преступника под замок, тем спокойнее всем будет. Блюмер, мол, сейчас в состоянии аффекта, черт его знает, что может вытворить. Не думаю, что Сергей действительно представлял угрозу. Скорее Нестеров почувствовал себя неуютно в нашей компании. Мы все тут такие белые и пушистые, а он один палач с руками по локти измазанными в кровь невинных жертв.
После ухода милиционера мы еще долго сидели. Сперва вчетвером, потом к нам присоединился профессор Дягилев и архитектор Хлебников. Оба они были наслышаны о случившемся и оба поддержали наше решение дать Сергею шанс.
Мало-помалу беседа отошла от недавнего происшествия, потом от событий последних лет, и мы хорошенько повспоминали былое житье-бытье, былой мир. Хлебников с Ниной даже попробовали в два голоса затянуть песню. «Черный ворон» у них хорошо получился. Натурально так, по-фронтовому. На столе лежало оружие, исполнитель был одет в старый офицерский китель, а исполнительница вся в бинтах и синяках. Так что ни дать, ни взять бойцы после жестокого боя. И происходит все это году так в сорок третьем, где-нибудь на Курской дуге.
Надо сказать, что под протяжные звуки их голосов я и поплыл. Глаза стали закрываться, мысли путаться. Последнее, что я в этот день четко запомнил, были слова Крайчека: «А ну, мужики, покажите полковнику где он может прилечь».
