Дневной свет заставил сощуриться. Показалось даже, что наконец проглянуло солнце. В надежде на чудо я поднял голову и поглядел вверх. Ага, размечтался! Это лишь контраст после полумрака подземного бункера. Небо, как и все последние годы, было затянуто густой пеленой низких серых облаков. Беспросветной пеленой. От того и холод такой вокруг. Сейчас между прочим середина лета, а температура в полдень подымается всего до пятнадцати градусов, и хоть ты тресни не желает переползать через эту черту. Не хочется называть эту ситуацию ядерной зимой, может поэтому мы и придумали неопределенно-обтекаемое «большая мряка». И когда она закончится одному богу известно. Мы все в глубине души надеемся, что это произойдет на нашем веку, ведь не ядерная же зима, мряка… хотя и большая.
Прежде чем направиться к своей машине, я огляделся по сторонам. В лагере все выглядело обычно, буднично. С полсотни людей копошились в теплицах. Где-то позади убежища слышался приглушенный гомон множества голосов вперемешку со стуком лопат и молотков. Там заканчивали Южные ворота. Вон и дверца для них уже почти готова. Я поглядел налево в сторону небольшого одноэтажного домика, внутри которого расположились мастерские. Как раз рядом с ним и стоял старый войсковой «Урал». К задку грузовика уже начали приваривать второй заградительный щит. Чуть поодаль виднелась длинная оранжевая автоцистерна. Раньше ее тут не было. А… знаю! Должно быть, та самая, о которой упоминал Томас. Драгоценная солярка для дизеля.
Вокруг кипел людской муравейник, частью которого я тут же себя почувствовал. И это было приятно. Это было воспоминанием о прошлом, том прошлом, в котором жил не бродячий волк по кличке Макс, а Максим Григорьевич Ветров, полковник могучей армии, гражданин великой страны. Неожиданно накатило желание быть нужным, полезным. Переполненный им я быстро двинулся к своему БТРу.
— Мать моя родная! — восторженный возглас вырвался из груди, как только я подошел к своей «восьмидесятке». Машина не была такой чистой должно быть с тех самых пор, как ее борта регулярно полировали руки солдат, входивших в состав боевого экипажа «302-го». А было это… еще до ханхов.
Твердо решив, что выдам семейству Орловых по поощрительному боекомплекту, я отпер дверь и принялся вытягивать наружу свое добро. Минут через десять я начал подъем на стену, таща на себе сумку с инструментами, чехол с двумя стволами для НСВ «Утес», ручной пулемет Калашникова и две коробки патронов к нему. Ко всему этому имуществу следовало добавить мой собственный автомат и четыре рожка патронов в кармашках нагрудника — вещи, с которыми я никогда не расстаюсь. Короче, тяжесть еще та… впору лошади, а не человеку.
Когда выложенные из кирпича ступени уже практически остались позади, дежурившая на стене группа меня наконец заметила. Двое молодых парней кинулись помогать. Не выказав ни малейшего сопротивления, я вручил одному из них РПК, а другому коробки с патронами и стволы к крупнокалиберному пулемету.
Из тех, кто сегодня нес вахту над воротами, я кое-кого знал. Пулеметчика звали Лёха, его второго номера Степаном Кузьмичом. Самое смешное, что Степана Кузьмича я запомнил совсем не по лицу, а по одежде, вернее по куртке. Спортивная такая, из плотной непромокаемой ткани довольно яркой раскраски — черно-красно-белая. Помнится, я как-то раз тактично намекнул ему о необходимости маскировки. Жить, мол, дольше будешь. На что Кузьмич хохотнул и ответил, что он как та ядовитая гадина, издалека видать. Попробуй только тронь, не поздоровится.
Помимо пулеметного расчета память надежно хранила лица двух автоматчиков: здоровенного белобрысого парня в тертой кожаной куртке и солдата в ХБ и залатанном армейском бушлате, на погонах которого все еще оставались лычки младшего сержанта. Правда имен ни первого, ни второго я не помнил, а может никогда и не знал.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — сержант лихо отдал честь.
Похоже, ему доставляло удовольствие выделяться своей армейской выправкой и удалью над всеми присутствующими здесь штатскими. Детство в жопе играет. Тяга к доблестному и героическому. И как это в нем не перегорело за столько-то лет?
— Вольно, — махнул я сержанту. — Здорово мужики! — кивнул всем остальным.
— Ну, наконец-то! Добрый доктор Айболит пожаловал, — поднялся мне навстречу Степан Кузьмич. — А то пациент уже заждался. — Второй номер пулеметчика мотнул головой в сторону крупнокалиберного «Утеса».
— Скорее не Айболит, а врач-реаниматор, — хмыкнул я. — После вас только он и требуется.
Тут я кивнул дум своим помощникам, показывая куда поставить РПК и боеприпасы к нему. Как только ручной пулемет занял место на краю стены, я тут же начал его заряжать. Пока буду копаться с «Утесом» мой безотказный Калашников станет главным защитником северных ворот.
— Славно вы вчера, товарищ полковник, многолапых покосили, — с завистью в голосе обратился ко мне пулеметчик Лёха. — Вот что значит крупный калибр. На куски этих сук так и рвало. Загляденье одно!
Лёха поглядел вниз со стены. Он словно и впрямь желал полюбоваться на валявшиеся там груды трупов. Я прекрасно понимал, что скорее всего там уже ничего нет, но все же не удержался и покосился туда же. Пусто. Я так и знал, что будет пусто. Только земля перепахана, как будто ее здоровенным кнутом вдоль и поперек исстегали.
Пулеметчик заметил мой взгляд и поспешил сообщить:
— Что тут ночью творилось… Жутко даже представить. Ребята, которые в ночную стояли, говорят земля гудела, а воздух дрожал словно во тьме железнодорожные составы носились. Они со страху все фонари зажгли, и резервные, и сигнальные, только бы не подпустить.
— Призраки? — я спросил, а сам указал Лёхе на РПК, давай, мол, занимай позицию.
— Вначале местное зверье пировало, а ближе к полночи… — Лёха взял артистическую паузу. — А в полночь, значит, они и заявились. Все выжрали, даже костей не оставили.
— Что-нибудь новое заметили? — достав из сумки с инструментами кусок брезента, я развернул его и стал расстилать рядом с «Утесом».
Я готовился к разборке пулемета, но мысли мои действительно были заняты самыми таинственными и смертельно опасными существами на современной земле, теми, кого мы окрестили призраками. Они появлялись только среди ночи и к свету не приближались. Полагаю, именно благодаря этому мы и продолжаем все еще оставаться в живых, поскольку от призраков другого спасения нет, только свет. Я слыхал истории о том, как довольно большие и хорошо вооруженные отряды, которых ночь застигла посреди пустоши, и которые не нашли ничего подходящего, чтобы развести большие костры… Эти отряды бесследно исчезли, словно испарились вместе со снаряжением и оружием. Само собой, что о призраках почти ничего не знали. Видевшие их унесли эту тайну с собой на тот свет. Так что вопрос, заданный мной дозорным, был скорее традиционным. И, честно говоря, я ждал на него не менее традиционный ответ.
