— Что? Куда вывезете?
— Пункт назначения я вам скажу позже.
— Вашу мать, это какая-то проверка? Вы что, идиот?
В десантном отсеке был кто-то еще. Он услышал голос — но неизвестный говорил, смотря на них.
— Все чисто. Трое упакованы.
— Вторая птичка?
— Сигнал получен. Я в отсеке.
— Переоденься. Один ростом с тебя. Сыграем.
— Есть.
Пилот вспомнил этот язык — русский. Русский надо было знать. Русские были союзниками.
— Что вам нужно? — спросил он по-русски — это вертолет германского флота, вы понимаете это?
— Еще как понимаю, полковник — неизвестный ответил тоже на русском языке — я же сказал, нам надо убраться отсюда. Вывезете нас — и останетесь живы сами. Нет...
— Да пошел ты. Хочешь — убей меня, кусок дерьма. И кто тогда поведет вертолет? Тебя просто пристрелят как собаку.
Неизвестный ткнул полковника стволом пистолета
— Вертолет подниму в воздух я, полковник. Я умею управлять вертолетом, и мои люди — тоже, нас хорошо учили. Возможно, я умею пилотировать не так хорошо как вы — но все-таки умею.
Можно было не верить этому — мало ли кто что скажет. Но полковник поверил. Потому что краем глаза, только когда поворачивался, в самом начале — заметил, куда бросил взгляд незнакомец, перед тем, как начать разбираться с ними. Туда, куда и он сам посмотрел бы, оказавшись в незнакомом вертолете. Запас топлива, температура и обороты турбины, горизонт смотреть смысла нет — стоим на земле. Значит — он и в самом деле умеет обращаться с вертолетом и возможно — при необходимости сам может взлететь. Конечно, по правилам в кабине должно быть двое — но второй только контролирует. Опытный пилот — вполне способен взлететь в одиночку.
И неизвестный — странный, не похож на бандита. Правильные фразы, богатая лексика — это либо его родной язык, либо он его очень хорошо учил.
— Что замолчали? Обдумываете свое положение?
— Нет.
— И правильно. Нечего тут обдумывать. Бывают ситуации, когда надо просто подчиниться. И это — не самая худшая из них...
Мы опоздали. Сколько раз нам вбивали в голову в училище: опередил — победил. Если хочешь победить— опережай противника, кто опережает тот назначает будущее. Но здесь — мы опоздали, немцы успели первыми, и теперь — предстояло расхлебывать заваренную кашу.
Нас было шестнадцать человек, четыре экипажа. Два вертолета Сикорский — 59, легких и скоростных, в специальной комплектации. Самые опытные экипажи, которые только были — в конце концов, это была группа, охотящаяся за генералом Абубакаром Тимуром, лучшие из лучших. И все равно — примерно к середине нашего пути до хорватского берега — я вдруг понял, что мы реально можем и не долететь.
То, что происходило в воздухе — нельзя было описать словами: немцы как будто взбесились. У них в воздухе — было едва ли не полное авиакрыло, мы начали поднимать самолеты вторыми и «потеряли воздух» — теперь его приходилось выгрызать, милю за милей. Встав в оборонительный порядок — немцы методично, раз за разом, применяли все приемы, какие раньше применялись только в врагам. Начиная от демонстративного перевода радара в режим прицеливания — отчего Наташа[21] сходила с ума, и заканчивая активным маневрированием в опасной близости, особенно опасным от того, что дело происходило ночью. Доставалось и вертолетам — в отличие от самолета вертолет вполне можно сбить сильной струей воздуха от пролетевшего в опасной близости реактивного истребителя. Произошло нечто такое, что привело обычно невозмутимых тевтонов в ярость.
Почему-то вспомнилось высказывание великого испанского писателя Бальтазара Грасиана и Моралеса. Он сказал: «Худшие враги — из бывших друзей: бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту». Есть и еще одно высказывание, великого итальянского политика и властителя из Средневековья Козимо Медичи: «Сказано, что мы должны прощать своих врагов. Но нигде не сказано, что мы должны прощать своих бывших друзей». Все это — об одном и том же. Нет худших врагов, чем бывшие друзья, и дело не в знании их слабых мест — а в той ярости, которую они испытывают при осознании того, что они — бывшие. Эта ярость — вызванная иногда предательством, иногда интригами, иногда простым недопониманием — столь ужасающа, что под влиянием ее могут быть приняты самые ненормальные решения. После которых — пути назад уже не будет.
Только очень близкие, или в чем-то схожие люди — могут смертельно ненавидеть друг друга, остальным друг на друга просто плевать.
— Вижу берег!
— Берег, готовность!
Может, хватит, а? Как говорил один киногерой — хороший дом, ласковая жена — все что нужно, чтобы встретить старость. Я уже на несколько лет переслуживаю, я не имею права числиться в боевых подразделениях и остаюсь в боевом составе флота исключительно благодаря оговорке, что на лиц адмиральского звания — положение о предельной выслуге не распространяется. Наверное, тот, кто составлял этот «табель о рангах» не думал о адмиралах, которым нет и сорока, которые почти все звания получили досрочно, которые вместо того, как корабли водить, хорошо знают, как их топить, причем в одиночку, и которые... Да черт с ним, вопрос в том, зачем ты здесь? Боишься собственной старости? Не понимаешь, что рано или поздно уставшая сталь даст излом, и ты подставишь тех пацанов, которые идут в одной связке? Надеешься их чему-то научить? Неужели ты думаешь, что тех, кто прошел Персию, кто высаживался на крышу энергоблока штурмуемой атомной электростанции, кто ходил за линию фронта во время восстания Махди, кто охотился за самыми опасными террористами из всех, каких только знала история — неужели ты думаешь, что сможешь их чему-то научить? Мир сейчас совсем другой, и если тебя считают «победителем драконов» — так это только потому, что драконы в те времена были совсем другими. Нынешний дракон — немногим больше двадцати, оловянные от ненависти глаза, пояс шахида, который он не снимает ни днем, ни ночью, несколько намертво вбитых в подсознание фраз и условных реакций и ничего сверх этого. И вот таких — они брали даже живыми!
— Господин адмирал.
Я вернулся из мира беспощадных рассуждений — в не менее беспощадную реальность. Командир группы сидел напротив меня — в вертолете больше половины мест были свободными.
— Да, слушаю.
— Две минуты до высадки. Прикажете заряжать?
— Заряжайте.
— Зарядить оружие, минутная готовность!
Он посмотрел на меня — я хорошо знал его, а он — меня, не раз виделись и на Сицилии и в горящем Вашингтоне. Посмотрел так, что мне право же, стало неловко
