— С «Рынды» пишут, вашсокобродь: «Ясно понял».
Казанков удовлетворённо кивнул. Вообще-то, начальствовать над отрядом из канонерской лодки «Бобр», корвета «Рында» и доброфлотовского парохода «Смоленск» полагалось как раз командиру «Рынды» — но капитана первого ранга Алексеева на следующий день после выхода из Марселя свалила с ног какая-то непонятная хворь, и теперь он в сильнейшем жару метался на койке в своей каюте. Судовой врач ждал кризиса; а пока его на мостике занял старший офицер корвета, опыта командования соединениями кораблей не имевший, и командование отрядом принял Серёжа Казанков — как старший после заболевшего начальник. Сейчас они шли на экономических десяти узлах; средиземноморская погода радовала лёгким, тёплым ветерком; поверхность моря, глубокого индигового цвета рябила от мелких волн, отбрасывающих солнечные зайчики на борта кораблей, надстройки, играла бликами на надраенных медяшках и укутанных брезентами картечницах, торчащих на крыльях мостика.
Благодать, да и только!
— Иоганн Карлыч, как у нас с углём? Дотягиваем до Александрии?
— Даст бог, дотянем, Сергей Ильич, и даже с изрядным запасом. Там уж и забункеруемся от души — я полагаю, надо и на палубе, в мешках, некоторый запасец организовать. Когда ещё сможем пополнить угольные ямы!
Сержа задумался. В словах Бирка (такую фамилию носил старший офицер) был свой резон. Миновав Суэцкий канал, отряду предстояло пройти Красным морем, после чего — через Индийский океан, и далее, на дальний Восток. Следующая большая стоянка была запланирована в Батавии, столице и самом крупном порте Голландской Ост-Индии, а туда ещё предстояло дойти, что означает неизбежную жёсткую экономию угля. Конечно, в тех водах хватало угольных станций — в Индии, на Цейлоне, даже на Андаманских островах — но беда в том, что все они принадлежали англичанам. Конечно, война между двумя Империями закончилась несколько лет назад, но отношения России и Великобритании по-прежнему оставались натянутыми — это если говорить оченьмягко. Потому-то маршрут отряда и был спланирован так, чтобы избежать судоходного Маллакского пролива, который уже второе десятилетие стерегут пушки морской крепости Сингапур; потому-то капитан второго ранга Казанков и думать не желал о том, чтобы зайти в один из британских портов, хотя бы ради бункеровки или пополнения запасов свежей воды и провианта.
— Примем дополнительный уголь в Адене. — ответил он Бирку. — Полагаю, турки нам не откажут, как-никак союзники и партнёры по Триестскму соглашению!
Триестский договор, соглашение между рядом крупнейших игроков на европейской политической сцене, призванный положить конец большой войне, в которую кроме Турции и России оказались до некоторой степени втянуты ещё и Франция и даже Североамериканские Штаты, установил разумный порядок пользования Суэцким каналом для военных судов разных держав. Россия, как одна из стран-учредительниц этого соглашения, пользовалась в этом вопросе немалыми привилегиями — в том числе, держала на постоянной основе в Суэце, Порт-Саиде и упомянутом уже Адене, важном морском порте и крепости, который турки в ходе этой войны отобрали у англичан — свои стационеры. Была в Адене и многочисленная русская миссия, а так же обширные угольные склады, принадлежащие германскому подрядчику, снабжающему идущие через Красное море русские суда, направляющиеся на Дальний Восток и обратно.
— В Адене, так в Адене. — не стал спорить старший помощник. Ему и самому вовсе не хотелось наваливать на палубу мешки с углём, пачкая старательно выскобленные новенькие тиковые доски («Бобр» меньше года, как вошёл в состав флота), которые потом надо будет отскребать до седьмого пота. Конечно, ему самому не придётся ползать на коленях с кусками пемзы или окатывать палубу из рукавов забортной водой — но всё равно это было неприятно. Конечно, в Адене придётся взять уголь в том числе и на палубу, но при таком раскладе его будет гораздо меньше. А значит будет меньше и грязи — что не могло не радовать душу старшего офицера, дважды аккуратиста, и по происхождению (Бирк происходил из остзейских немцев, потомок древнего рода, числившего среди своих предков ливонских рыцарей) и по должности главного, самого непримиримого подгонялы и блюстителя чистоты на судне.
Казанков убрал бинокль в футляр, висевший на ограждении мостика.
— Корабль ваш, Дмитрий Олегыч. Я прикорну на часок, если что — не стесняйтесь, шлите вестового, пусть будит.
Вахтенный офицер, совсем ещё юный мичман, меньше года, как выпустившийся из Морского Корпуса, щёлкнул каблуками. «Бобр» стал первым кораблём, на который юноша получил назначение, и теперь он смотрел на командира, как правоверный магометанин на прямого потомка пророка Мухаммеда. Серёжа ответил благосклонным кивком — пусть юноша почувствует вкус ответственности, ощутит за своей спиной тяжкий груз стали, угля и человеческих жизней, которые в ближайший час будут целиком зависеть от его решений. Ну, не совсем целиком, разумеется — на мостике присутствует Бирк, да и штурвальный унтер-офицер — опытный служака и не позволит желторотику, если что, наделать глупостей. Сам Серёжа не уставал повторять, чтобы вахтенный офицер, если у него возникнут хотя бы малейшие сомнения, не стеснялся тревожить командира — по какому бы вопросу он не обратится, от какого бы занятия не оторвёт начальство, разноса за это не последует. Да и что, скажете на милость, может такого произойти? Погода великолепная, море пусто, словно выметено метлой, машины в порядке, отряд следует выверенным курсом — и будет следовать дальше, пока не появится на горизонте башня Александрийского маяка…
— Командир покидает мостик! — гаркнул дисциплинированный Бирк. Все присутствующие вы тянулись по стойке смирно — кроме, разумеется, штурвального, который так и стоял, с ладонями на рукоятях своего колеса. Серёжа спустился по трапу, прошёл на полуют, где под палубой располагались офицерские каюты. Закрыв за собой глухо лязгнувшую стальную дверь. Серёжа снял китель, сменил ботинки на мягкие войлочные тапочки. Вопреки сказанному давеча на мостике, спать он не собирался — хватит недолгого отдыха в кресле. Он отдраил иллюминатор — тёплый морской воздух волной влился в каюту, неся с собой крики чаек, зычные выкрики боцмана, шипение воды, разрезаемой форштевнем канонерки — отодвинул кресло от стола и со вздохом устроился в нём, взгромоздив усталые ноги на край койки. Помнится, американцы, с которыми он имел дело во время недолгого визита в город Новый Йорк, отдыхали, сидя в кресле и закинув ноги в ботинках прямо на письменный стол — забавный обычай, красноречиво говорящий о культурном уровне этой сшитой на живую нитку нации. Конечно, русский морской офицер, даже оставшись наедине с самим собой, не мог позволить себе ничего подобного.
Серёжа уже давно привык перехватывать десяток-другой минут сна вот так, сидя в кресле — насколько это позволяла обстановка, разумеется. Обычно он засыпал, как только касался спинки кресла, однако сегодня сон не шёл. Серёжа немного поворочался, меняя позу — не помогло. Тогда он пробежался глазами по корешкам справочников, заполнивших узкую полку над столиком. Прикинул, не послать ли вестового к, буфетчику за кофе. С этим благородным напитком была связана целая история из его жизни — Серёжа Казанков, тогда ещё зелёный мичман и вчерашний выпускник Морского Корпуса, пристрастился к этому ароматному напитку в Гельсингфорсе, где стоял тогда монитор «Стрелец», на котором он начинал свою службу. Владелец кофейни на углу Михайловкой улицы, одной из центральных улиц столицы Великого княжества Финляндского, старый моряк-швед, посвятил Серёжу во все тонкости приготовления ароматного напитка — научил различать маслянистость и сладковато-горькие нотки настоящего «Bourbon Santos», и не путать его с тяжелым вкусом продукции ямайских плантаций.[1] Была в этих воспоминаниях и иная нотка горечи, совсем не кофейной — юный Мичман Казанков нередко бывал в той самой кофейне с Ниной, племянницей своего командира — той самой, которая погибла при взрыве, унесем жизнь императора Александра Второго…
