— Прости, великий визирь. Приятно слышать из твоих уст столь лестные слова, и не будь я русским, наверное — принял бы твоё предложение.
Визирь меня перебил:
— Ты думаешь, я осман? Я серб, принял ислам, и теперь — второе лицо в государстве. Ты можешь стать третьим, и все они, — он указал на турок, стоявших поодаль, — будут счастливы целовать носки твоих сапог.
Я молча поклонился.
Визирь скрежетнул зубами, махнул рукой. К нему подвели скакуна. Он взлетел в седло и с места рванул в галоп. Сопровождающие тоже оседлали коней и поскакали за ним. Одна моя лошадь стояла сиротливо, да замерли у пушки турки–артиллеристы.
Я перевёл дух. Разговор получился не очень приятный. Чтобы отказать великому визирю да на его земле — тут не просто смелость нужна. Что стоило ему срубить мне голову? Да и теперь — куда мне направиться — во дворец визиря или на корабль к купцам? Всё‑таки надо вернуть лошадь, да и не пешком же идти в город?
Я дошёл до лошади, поднялся в седло, тронул поводья. Ехал я не спеша, и часа через полтора был в Стамбуле.
День катился к вечеру, ещё часа три — и будет темно.
Я подъехал к дворцу визиря, соскочил с коня, отдал поводья скакуна янычару, немало его удивив.
— Конь из конюшни великого визиря — возвращаю.
— Кто ты такой?
— Чужеземец.
Я повернулся и пошёл в порт. Найдя свой корабль, взошёл на борт. Купцы встретили меня восторженно.
— Где ты был, мы уж думали — несчастье случилось! Вовремя ты вернулся — мы уже товары купили для обратной дороги. Ну, коли ты сам явился, и искать тебя не надо, так завтра с утра и отплываем.
Я улёгся на свой соломенный матрас. Уснуть не мог — казалось, что в матрасе не солома, а иголки. Чем обернётся мой отказ визирю? Судно в турецком порту, и визирь властен сделать со мной всё, что захочет. Скорее бы уже выйти в море.
До утра я не сомкнул глаз, обуреваемый самыми разными мыслями. Но вот взошло солнце, команда позавтракала, и мы отдали швартовы. Корабль медленно отошёл от причала, и мы направились к выходу из бухты. Я перевёл дух — обошлось. Жаль только, что во дворце остались мои инструменты — ну да бог с ними, сделаю себе другие. Главное — я остался жив, не в плену, и у меня есть деньги, что заработал с Джафаром. Причём деньги изрядные, правда — в турецких акче, но всё равно — серебро, любой купец примет в уплату.
Раздались возгласы команды, все показывали руками назад. Я обернулся — нас догоняла небольшая галера. Дружные взмахи гребцов гнали судно прямо к нам. На выходе из бухты загромыхала цепь, преградив нам путь в открытое море. Кормчий спустил парус, ушкуй встал. Галера подошла к нашему борту.
— Кто здесь лекарь?
Я подошёл к борту: — Я.
Дальше разговор шёл на турецком.
— Прими.
Турок передал мне мой кожаный мешок с инструментами. Я обрадовался инструментам, а ещё больше тому, что меня не арестовывают и не ссаживают с корабля.
— А ещё этот мешочек. — Турок передал мне мешочек, судя по звону — с деньгами. — И лично от визиря. — Он протянул продолговатый свёрток в шёлковой ткани. — Великий визирь просил передать тебе благодарность за лечение дочери и пожелание счастливого пути.
Галера отвалила от борта. Стоявший на носу турок трижды взмахнул белым платком, и цепи громыхнули, освободив выход в море. На корабле подняли парус, и мы оказались на морских просторах. Меня обступили купцы и команда.
— О чём говорил турок, почему нас остановили?
— Великий визирь благодарил меня за лечение дочери и передал подарки.
— Покажи! — всем было интересно.
Я развязал кожаный мешочек. Здесь было золото, вернее — золотые дирхемы. Фёдор взял мешочек в руки, прикинул:
— Да здесь не меньше, чем на два фунта золота. Везёт же некоторым!
Команда завистливо вздохнула.
— А в свёртке что?
Я развернул свёрток. На шёлке лежала сабля в богато украшенных ножнах. Я готов был поклясться, что именно её я видел на поясе у великого визиря. Но может быть, я и ошибался.
Сабля пошла по рукам. Кто‑то разглядывал ножны, кто‑то — клинок. Рукоять сабли венчал крупный изумруд. Дорогая вещь! Пожалуй, по цене — не меньше, чем мешочек с золотом. Повезло мне, а ведь мог и голову потерять.
Мы с Фролом удалились под навес на носу ушкуя. Я разглядывал саблю визиря, и чем дольше я её разглядывал, тем больше она мне нравилась. Лёгкая, отлично сбалансированная, клинок из дамасской стали. Такой не затупится, не подведёт в трудную минуту.
— Повезло тебе, — сказал Фрол, — денег заработал, саблю визирь подарил ханского достоинства. Думается мне, что на Руси не у каждого князя такая есть.
— Не тужи, Фрол, — какие твои годы.
Я залез в мешок с серебряными акче, щедро зачерпнул пригоршню и высыпал перед Фролом, лежавшим на матрасе.
— Бери, пользуйся.
— Нет, ты трудом заработал — не могу.
— У тебя семья, а я гол как сокол. Мне и этих денег надолго хватит.
— Ну, коли так, да от чистого сердца предлагаешь — возьму. — Фрол пересчитал деньги: — Здесь сто пятьдесят монет. Дом себе куплю, у меня ведь не дом — развалина, что от отца осталась. Денег нету, чтобы подняться. А ты сыпанул больше, чем я за весь поход заработаю. Не знаешь случайно, сколько стоит эта турецкая акче?
— Понятия не имею. Спроси у купцов — они должны знать.
Фрол ушёл, и вскоре вернулся, лицо его было довольным.
— Купцы говорят, что по весу серебряный акче полтора серебряных рубля тянет. Неплохой каменный дом купить можно, да ещё и на живность останется. А может — я и скотину покупать не буду, торговлей займусь. У меня ведь шестеро детишек, и все есть хотят.
Фрол улёгся, шевеля губами и что‑то подсчитывая. Я придремал — всё‑таки предыдущую ночь не спал, и проснулся в Синопе, куда мы зашли на ночёвку. Команда, утомлённая переходом, уснула, я же вызвался добровольно нести вахту по охране. Уселся у борта, глядел в тёмное ночное небо с крупными звёздами. С берега дул тёплый ветерок. Нет, не моя это земля, здесь даже ветер приносит чужие запахи — незнакомых трав, степи, чего‑то непонятного.
Утром корабль пошёл дальше, а я снова улёгся спать.
Следующая стоянка была в Трапезунде, где мы набирали свежую пресную воду в носовые бочки. Кормчий с тревогой посматривал на небо. Конечно — уже ранняя осень, начинается сезон штормов. Надо уходить с Чёрного моря — в Азовском море куда как спокойнее, а на Дону и вовсе благодать. Никаких штормов, и до морозов и ледостава ещё далеко.
Так и добирались, ночуя в портах Батуми, Поти. Даже берег был малонаселённым. В Кафу мы не заходили, переночевав и набрав воды в Тамани, а дальше — Темрюк, Азов. Встречное течение Дона тормозило наше возвращение, однако дул попутный ветер, а когда и он стихал, команда садилась на вёсла. Гребли все без исключения — даже купцы.
