что она неуклюжая и долговязая, но в ее стройности угадывалась будущая красота. В отца пошла.
— О Запредельный, — вымолвила Уильям-Энн, прикрыв рот рукой. — Так ты думаешь, это…
— Честертон Дивайд. — Форма подбородка, взгляд… все совпадало. — Явился прямо к нам в руки с четырьмя своими людьми.
За этих пятерых дадут столько, что хватит оплатить запасы на год. А может, и на два.
Сайленс опустила взгляд с рисунков на текст, напечатанный резким жирным шрифтом.
«Чрезвычайно опасен. Разыскивается за убийства, изнасилования, вымогательства». И, конечно, в самом низу: «…и заказные убийства».
Сайленс всегда занимало, правда ли Честертон со своими людьми умышленно убил губернатора самого могущественного города на континенте, или это случайность. Например, простое ограбление пошло не по плану.
Так или иначе, Честертон понимал, что натворил. До убийства губернатора он был обычным, пусть и опытным бандитом с большой дороги, теперь же считался известным и опасным преступником. Честертон знал: если его схватят, пощады не будет. В Ластпорте его объявили бунтовщиком, угрозой порядку и психопатом.
Терять ему нечего. Он больше и не скромничал.
«О Запредельный», — подумала Сайленс при виде списка преступлений, не поместившегося на одной странице.
Уильям-Энн что-то бормотала шепотом себе под нос.
— Он там? — спросила она. — Но где?
— Торговцы, — ответила Сайленс.
— Что?
Уильям-Энн помчалась обратно к глазку. Деревянная дверь, как и все на кухне, была выскоблена добела. Себруки снова наводила чистоту.
— Я не вижу сходства.
— Присмотрись.
Сайленс тоже узнала его не сразу, хотя вечерами сидела над папкой, запоминая лица.
Спустя мгновение Уильям-Энн ахнула, прижав руку ко рту.
— Как глупо. Почему он расхаживает у всех на виду? Пусть и переодетый.
— Все запомнят очередной отряд глупых торговцев из форта, которые решили, что могут бросить вызов Лесу. Очень умно. Через пару дней они исчезнут с дороги, и все подумают, если вообще про них вспомнят, что до них добрались тени. К тому же, так Честертон может путешествовать быстро и в открытую, останавливаться на постоялых дворах и узнавать новости.
Может, так он и выбирал жертв для нападения? Может, бывал и на ее постоялом дворе? От этой мысли все внутри сжалось. Сайленс часто обслуживала преступников, некоторые были завсегдатаями. В Лесу почти каждый считался преступником хотя бы потому, что не платил налоги властям фортов.
Честертон и его люди из другого теста. И без списка преступлений ясно, на что они способны.
— Где Себруки? — спросила Сайленс.
Уильям-Энн встряхнулась, приходя в себя.
— Кормит свиней. Тени! Думаешь, они ее узнают?
— Нет. Боюсь, она узнает их.
Для своих восьми лет Себруки была удивительно, даже чересчур наблюдательной.
Сайленс закрыла папку, коснулась пальцами кожаной обложки.
— Мы их убьем? — спросила Уильям-Энн.
— Да.
— Сколько за них заплатят?
— Иногда, дитя, дело не в цене.
В ее словах сквозила легкая фальшь. Времена становились все тяжелее, серебро дорожало и в Бастион-Хилле, и в Ластпорте.
Иногда дело не в цене. Но не в этот раз.
— Принесу яд. — Уильям-Энн отошла от глазка.
— Что-нибудь слабенькое, дитя, — предостерегла Сайленс. — Это опасные люди. Чуть что, сразу заметят.
— Я не дура, матушка, — сухо проговорила Уильям-Энн. — Возьму болотник. В пиве они его не почувствуют.
— Полдозы. Не хочу, чтобы они отключились прямо за столом.
Кивнув, Уильям-Энн скрылась в старой кладовке и, закрыв за собой дверь, начала поднимать половицы, под которыми хранились яды. От болотника поплывет сознание и закружится голова, но он не убьет.
Сайленс не рискнула использовать что-нибудь более сильнодействующее. Если постоялый двор хоть раз окажется под подозрением, ее делу, а скорее всего, и жизни конец. В памяти путников она должна остаться своенравной, но справедливой хозяйкой, не задающей лишних вопросов. Ее постоялый двор считается безопасным местом даже для самых отъявленных негодяев. Каждую ночь, когда она ложилась спать, сердце полнилось страхом: вдруг кто-то поймет, что подозрительно много преступников останавливались на ее постоялом дворе за пару дней до того, как их ловил Белый Лис.
Она пошла в кладовку положить папку на место. Стены кладовки тоже были выскоблены начисто, на полках — ни пылинки. Что за девочка. Слыханное ли дело, чтобы ребенок предпочитал игре уборку? Разумеется, учитывая, через что пришлось пройти Себруки…
Не удержавшись, Сайленс дотянулась до верхней полки и нащупала арбалет. Болты с серебряными наконечниками. Она держала его для теней и еще ни разу не обращала против человека. Проливать кровь в Лесу слишком опасно. Но спокойнее, когда знаешь, что в случае настоящей угрозы есть оружие под рукой.
Убрав папку, она решила проверить Себруки. Девочка и правда кормила свиней. Сайленс всегда держала свиней, но, конечно, не для еды. Считалось, что свиньи отпугивают теней. Все средства хороши, чтобы постоялый двор казался безопаснее.
Себруки стояла на коленях в свинарнике: невысокая, с темной кожей и длинными черными волосами. Никто бы не принял ее за дочь Сайленс, даже если не слышал ее прискорбной истории. Напевая, девочка оттирала стенку загона.
— Дитя? — позвала Сайленс.
Себруки повернулась к ней и улыбнулась. Как же сильно она изменилась. Год назад Сайленс могла поклясться, что этот ребенок больше никогда не улыбнется. Первые три месяца на постоялом дворе Себруки просто пялилась в стену. Где бы ее ни оставили, девочка садилась у ближайшей стены и весь день сверлила ее взглядом. Не говоря ни слова. И глаза мертвые, как у тени…
— Тетя Сайленс? — позвала Себруки. — С тобой все в порядке?
— Со мной все хорошо, дитя. Просто досаждают воспоминания. Ты… все чистишь свинарник?
— Стенки нужно хорошенько отскрести. Свинкам нравится, когда чисто. По крайней мере, Джерому и Иезекиилю. Остальным, похоже, все равно.
— Не обязательно так их вычищать, дитя.
— Мне нравится. Так я могу сделать что-то полезное.
Лучше уж чистить стены, чем безучастно пялиться на них весь день. Сегодня Сайленс радовалась, что девочка чем-то занята. Лишь бы не заходила в общий зал.
— Думаю, свиньи будут довольны, — сказала Сайленс. — Давай ты тут приберешься еще немного?
Себруки посмотрела на нее:
— Что-то случилось?
Тени, какая же она наблюдательная.
— В общем зале не стесняются в выражениях. Не хочу, чтобы ты набралась скверных словечек.
— Я уже не ребенок.
— Конечно ребенок, — строго проговорила Сайленс. — И будешь слушаться. Иначе отшлепаю.
Себруки закатила глаза, но, начав напевать, вернулась к работе. Сайленс воспитывала ее бабушкиными методами: девочка хорошо реагировала на строгость, словно ждала ее. Возможно, так ей казалось, что кто-то управляет ситуацией.
Хотелось бы Сайленс и правда управлять ситуацией. Ведь она Форскаут [6] — такую фамилию взяли ее дед с бабкой и другие, кто первыми покинули Родину и отправились исследовать этот континент.
