уже успел снять своё пальто, словно сошедшее со страниц вестернов, и успел где-то раздобыть шаманскую хламиду, всю обвешенную кожаной бахромой и какими-то тотемными висюльками.
— Ну как тебе тут, мистер Шредер? — хитро блеснув глазами, спросил усевшийся с другой стороны костра Монзомо, — Я вот, сколько раз тут был, до сих пор не могу это место воспринимать спокойно. Каждый раз это прилив восторга. Каждый раз черпаю здесь силы.
— Тут просто потрясающе, — сообщил Шредер своему проводнику, двигаясь за ним по извилистому проходу. — Я очень впечатлен. Ничуть не жалею, что мы отправились сюда сегодня. Даже не знаю, как я могу тебя отблагодарить за эту экскурсию.
— Сейчас ещё выпьем, съедим что-нибудь и будем начинать…
— А есть, что покушать? — поинтересовался он после предложения шамана поесть, ведь с собой они никакой еды не брали, — Что мне нужно будет делать?
Монзомо криво улыбнулся. Тишина пещеры не была абсолютной. На периферии что-то шелестело, в костре сухо потрескивали поленья.
— От тебя ничего не требуется, дружище. Просто наблюдай и не сдерживай себя в желаниях. Слушай себя внутреннего. Движения твоей мысли могут тебя завести совсем уж в неожиданные закоулки разума. Ты можешь ощутить опасность и страх, но вряд ли они будут твоими собственными. Попытайся отделить свои мысли от тех которые тебе вкладывают иные сущности.
Он закончил месить какой-то порошок в ступке и, взяв у Шредера флягу, щедро залил всё содержимое виски. От полученного компота пошел одуряющий, будоражащий и вместе с тем приятный запах. Он подал гостю несколько полос пеммикана и сам умял внушительный кусман, запивая их из фляги, то и дело поглядывая на каменную ступку, где настаивался компот.
— Ты сказал «камлать», — переспросил Джо преобразившегося соседа, — Я не умею. И, боюсь, не особо верю во все это. Не обижайся, пожалуйста. Я в восторге от этого места, но «камлальщик» из меня никакой. Но я с удовольствием понаблюдаю, как это делается. Мысленно я с тобой. А насчет силы… Ну, я могу охарактеризовать свое настроение сейчас как приподнятое, а чувства — возвышенные.
«Главным образом потому, что мы просто дошли уже сюда целыми и здоровыми», — подумал Шредер. Но оскорблять своим неверием в чудеса шаманизма своего нового друга он не хотел. Монзомо предложил выпить, поесть и «начинать». А сам уже сидел у костра, поблескивая необычными вещицами на одежде из металла и бисера, и что-то толок в каменной ступке. Совсем иначе он смотрелся сейчас в этом антураже. Естественней, органичней, нежели в бытовой одежде «белых». Вот теперь перед Шредером сидел настоящий индеец. Не такой яркий, как в фильмах, но более «натуральный». Джо с интересом рассматривал украшения на необычной ритуальной одежде. Очень непривычно выглядела не только одежда, но и вся пещера.
Взгляд притягивала не наскальная живопись, и не несколько сталактитов переливались волшебным блеском под потолком, добавлявших картине сюрреализма. С противоположной стороны пещеры темнел вход на другой уровень пещеры, закрытый медвежьей шкурой. Вот она-то и казалась тут чужродной.
Джо задумался, как бы ему вежливо отказаться от подобного угощения, ведь подхватить энтерит или что-то похуже совсем не хотелось. Неизвестно же, кто и какими руками его готовил, и что по нему в этой пещере ползало.
— Слушай, а как твои духи меня пустили сюда? Я же чужой, не индеец. И, можно сказать, просто любопытствующий, — спросил Шредер, отвинчивая крышку с фляги, чтобы приложиться к ней.
— Ты можешь в это не верить, — пожал плечами Монзомо, — Но наша встреча была результатом промысла духов. Возможно, ты менее чужой здесь, чем даже я. Возможно, что ты больший индеец, чем даже Кривая Секвойя. Сначала я думал, что ты просто хороший человек, и всё. Но за сегодня я увидел в тебе проявления воинского духа больше, чем видел у некоторых за всю их жизнь. Может, ты не все испытания духов прошёл на отлично, но я не знаю никого, кто справился бы лучше. Ты показал себя достойным воином и настоящим человеком. И то, что медведь вышел этой ночью на тебя и не причинил тебе вреда — не случайность.
Внутри холодильника было тихо и спокойно, как… Как в холодильнике. Здесь, не опасаясь, что заметят людоеды, можно было включить свет. По крайней мере, пока в подвале молотит стационарный дизель-генератор. Она быстро выключила освещение и закуталась в тулуп. Вообще, хватить солярки должно было надолго, но это если топливный бак под пробку. Авдеич не проверил наполненность, а сама Инга в этом не очень разбиралась, а если быть честной, то не разбиралась совершенно. Все эти железки она не любила и свысока относилась ко всем тем, кто с ними работал по уши в смазке и мазуте.
Неоднозначные отношения с пролетариатом тянулись с юности, молодая старшеклассница Страх приехала покорять Москву. Сначала в родной школе случился конкурс красоты. Неожиданно для самой себя шестнадцатилетняя Инга на нём победила, не слишком напрягаясь. Это при том, что сама она себя красивой никогда не считала. Также, не напрягаясь, она прошла районный конкурс красоты, а затем и областной. Пригласили в Москву.
Родители были против. Она тогда только поступила в текстильный техникум. Папе и маме казалось, что нужно иметь образование, а Инге хотелось стать Мисс Россия, а потом… Может быть, и Мисс Вселенная. И без того скромные перспективы выпускницы текстильного на этом фоне мировой известности и вовсе меркли. Разругавшись в дым с родителями, она связалась с Гариком Сотниковым — известным продюсером. Уже в том же году они съехались и начали жить вместе.
Инга была счастлива. Жить в столице ей очень понравилось. Дорогие наряды, рестораны, выставки, вернисажи, картинные галереи. И, естественно, модная тусовка. Она хотела устроиться манекенщицей. Ведь блисатать это её детская мечта, но Гарик был категорически против того, чтобы она работала. Поступить в университет у неё не получилось. Поначалу праздный образ сожителя Ингу пугал. Ведь они нигде не работали, а деньги лились рекой. По большей части за её фотосессии и съёмки в рекламе. Ведь такую красоту хотели заполучить на свою рекламу все. Она побоялась—побоялась и привыкла. Инга продолжала участвовать в конкурсах красоты, но победить никак не получалось. Так прошло десять лет, а потом…
Потом её Гарика застрелили. Убили за то, что не делился солидными финансовыми оборотами с людьми, обеспечивающими безопасность бизнесменов. И жизнь резко изменилась. Она не смогла зарабатывать без связей и влияния Гарика. Элитный алкоголь закончился на поминках. Собственности у Инги своей не было — всё имущество принадлежало Гарику, который, как оказалось, состоял всё это время в законном браке с одной мымрой. Она-то и отобрала у Инги всё.
Некоторое время ещё получалось сводить концы с концами, зарабатывая на фотосессиях у знакомых фотографов, один из которых взял Ингу жить к себе. Но, как оказалось, пожилой мастер фотографии был болен. Пришлось всё продать, чтобы оплатить лечение, а он всё равно умер. В тридцать с хвостиком Инга уже работала официантом в не самом дорогом ресторане, но и это не продлилось долго. Уже через десять лет она торговала хот-догами на площади Трёх вокзалов.
За воспоминаниями она не заметила, как согрелась под тулупом и задремала. Сколько проспала, сказать сложно, но разбудил её звук открывающейся двери холодильника. Её нашли, а она испытала только разочарование от того, что так глупо всё вышло. Не было в жизни ничего, и вот он, конец.
В образовавшуюся щель проникла шишковатая башка цвета серого пыльного асфальта и уродливо-массивные плечи, еле поместившиеся в широкий дверной проём. Инга, заледенев от страха, навела на незваного гостя незаряженное ружьё. Если людоед такой умный, может, он поймёт, что связываться с вооружённым человеком не стоит?
Огромная слюнявая пасть оскалилась в… В улыбке она оскалилась! Мощные челюсти, на которых местами росли клыки второго ряда, предстала перед ней во всей красе. В этот момент Инга Александровна отчётливо осознала, она доживает последние секунды своей жизни.
Если до жути умная тварь проникла в магазин, значит, с железными дверьми она справилась и всех сожрала. Авдеича, покойников, которых он сделал, и того подростка. Инга почувствовала, как куртка, на которой она сидела, стала горячей и влажной. Оставалось только зажмуриться, что она и сделала. С удовольствием прочитала бы молитву, но ни одной не знала. В голове была только одна фраза — «Спаси и сохрани!», и она застряла в парализованных мыслях,
