мог сказать многое, уверить его, что и в мыслях не было, задать кучу вопросов… Но сказал лишь:
– Сутки без сна, Генрих Филиппович. А еще собачий холод и тяжелая дорога. Разрешите идти?
Кабинет поручика Нироннена был освещен теплым светом от нескольких плошек масляных светильников. На улице бушевала метель и маленькое оконце было залеплено пушистым снегом.
Передо мной на столе стояла пиала с уже порядком остывшим чаем и ворох бумаг с моими путевыми заметками, а перед Мартином Карловичем на большом листе потихоньку рождалась аккуратная схема. Сидящий в уголке новый ротный писарь прилежно записывал под диктовку описание маршрута и словесную расшифровку обозначенных на схеме приметных мест.
В углу стоял мольберт, который еще летом смастерил Федька Синельников. Во время занятий французским языком с господином поручиком я на нем размещал свои наглядные пособия, а сейчас Мартин Карлович собирался взять его с собой в полковую канцелярию и на нем вывесить собственноручно нарисованную схему. Презентацию хочет устроить, что ли?
– Так, вроде все? – спросил Нироннен через некоторое время.
Я еще раз бегло осмотрел листы со своими каракулями. Мосты, мостки, холмики, овраги, изгибы дорог, приметные дома во встречных деревнях, особо запоминающиеся элементы местности, имена старост и помещиков… Оказывается, записал-то я очень даже много. Листов эдак тридцать извел с двух сторон. А Мартин Карлович превратил все это в одну схему и два столбца аккуратных строк со словесными пояснениями. И у него описание маршрута вышло более емкое и понятное, чем мое вот это все… Что-то мне в голову закралась крамольная мысль, что господа офицеры в штабе не только пьянством занимаются.
Поручик стянул со столика писаря лист с примечаниями, пробежал взглядом.
– Ну да, все. Так, Жора. Через два часа… – поручик сверился с гулко тикающими настенными часами, – нет, уже через час, подходи со своим излеченным солдатом сюда. Во всем параде. Пойдем в полковую управу. Все как положено: я буду докладывать, вы с Кривичем стоять столбами по краям от планшетки, а господин капитан – похвалы получать.
Я растянул губы в вежливой улыбке и поднялся с табуретки.
– Ну куда вскочил-то? Время еще есть немножко. Вот, чай допивай. И… – Мартин Карлович с усмешкой посмотрел на меня, – расскажи промежду делом, как у тебя вдруг еще один солдат к лекарю угодил. Вроде только-только все выздоровели – и тут на тебе, какая незадача!
Я чуть наклонил голову и изобразил из себя эталон слова «вежливость» из Парижской палаты мер и весов. Чай холодный и несладкий, ну да что ж теперь. Допил одним глотком, отставил глиняную пиалу на край стола, откуда ее тут же забрал подскочивший Федька.
– С лестницы упал, ваше благородие.
– Батюшки! Так-таки с лестницы? – притворно всплеснул руками Мартин Карлович.
– Точно так. С лестницы. Меня вот не было, эти лентяи забыли крыльцо песком посыпать.
– Вот беда! Но, надеюсь, на этот раз этот твой Заноза никого за щеку не кусал?
– Никак нет! Крыльцо ошкурено, обработано, солдат Белкин никаких заноз не получил. Только синяк небольшой от падения. Лекарь сказал – уже завтра может вернуться к экзерцициям.
Мартин Карлович спрятал невольно мелькнувшую ухмылку в своих рыжих усах. А потом посерьезнел и строго произнес:
– Ну-ну. Ты вот что. Внимательнее все песочком посыпай, капрал Серов. Полковник Лебель у нас сторонник прусской системы муштры. Ежели солдаты и впредь так с крыльца падать будут – то он все ваше капральство сквозь строй прогонит. Чтобы, значит, все сразу к занозам привыкали. Ступай.
* * *
Псков утопал в снегу. Метель никак не успокаивалась. Когда я дошел до дома, выделенный моему капральству под кантонир-квартиру, весь кафтан был покрыт толстым слоем налипшего снега.
В сенях ко мне подскочил Степан и быстро прошелся по кафтану веником, стряхивая снег. Я еще пару раз топнул башмаками о половицу и вошел в дом.
Было дымно. Снег забил трубу плохо сложенного дымохода, дым валил из печи внутрь и скапливался под потолком. Хозяин открыл волоковое окно вверху стены, чтобы дыму было куда уходить. Это не сильно помогало, потому хозяин с ворчанием елозил в узком оконце длинной палкой, выталкивая наружу налипшие на бревна сугробчики.
Волоковое окно – это такая прямоугольная дыра в стене под самым потолком. Туда должен выходить – выволакиваться – дым, когда помещение топится «по-черному». Я был сильно удивлен, когда узнал, что отопление «по-черному» – это не значит, что весь дом будет прокопчен сажей. Если правильно топить печь – то не только стены, но и потолок будет без сажи. А еще вдоль потолка местные на тонких бечевках развешивали рыбу, мясо и спокойно коптили ее холодным дымом. Чего ж добру пропадать? Два в одном – и отопление, и коптильня. И что удивительно – нет никакой вони. Так, легкий запах протопленной бани и горячего дерева, не более того. Но это если топить правильно. Я правильно топить не умел, у меня получалась какая-то газовая камера, а не отопление «по-черному». Тут ведь надо не только правильно играть с вентиляцией, вовремя пододвигая задвижку на волоковом окне, увеличивая или уменьшая зазор, но и как-то по-хитрому подбирать дрова вперемешку с древесным углем. Этому искусству местные учатся с детства. И если как-то работать по хозяйству здешние дети начинают чуть ли не сразу, как научатся ходить, то к печи хозяйка дома станет подпускать дочь разве что годам к двенадцати. Считай, на десятом году обучения этому искусству – топить «по-черному».
Камины и печи с трубами появились здесь совсем недавно. Говорят, что в одно время с царским указом брить бороды, то есть при императоре Петре Великом. Такие печи были очень дорогими, их надо было уметь правильно складывать. В деревнях печи с трубами не любили. И неудобно, и расход дров больше, и жар не тот. В городах печные трубы старались делать обязаловкой. Пожаров меньше, да и дома можно ставить теснее друг к другу, когда дым вытягивается наверх через печную трубу, а не вбок через волоковое окно. Но, как и всякая инновация, внедрялось это дело административно-командными методами. И втихую саботировалось населением. Потому что новое запросто может оказаться очередной временной блажью понаехавших немцев, которую вскоре отменят, а своя методика – вот она, годами отработанная, простая и понятная.
Пользуясь тем, что в доме и так дымно, солдаты беззастенчиво курили прямо в большой обеденной комнате. Собрались в тесный кружок вокруг выбритого налысо Еремы и вели неспешную беседу.
Ну как – беседу? Ерема рассказывал, а остальные
