Д.КОЛОН. Но как может Кай смотреть с равнодушием на уход сразу всего человечества? Кем бы Кай ни являлся, начало Каю дали все-таки мы.
Доктор УЛАМ. Девиз Кая – любовь. Его требование – справедливость. О каком равнодушии может идти речь, если Кай всегда готов помочь каждому конкретному человеку?
Д.КОЛОН. Как это понимать?
Доктор УЛАМ: Наш уход предрешен. Он предрешен появлением человека другого. Кай сочувствует нам, но он знает, его ждет совсем другой мир. Он знает, нам в гром мире нет места. Долг Кая, его обязанность – заселить другой мир другими. Сочувствуя нам, Кай помогает каждому, кто смотрит на него. Он выслушает исповедь, он примет признание, он наделит терпением. Вряд ли кто-то из нас окажется более терпеливым, увидев, как над нашими городами встают зарева пожаров…
Д.КОЛОН …как это происходит сейчас в Сауми.
Доктор УЛАМ …как это происходит сейчас на доброй половине земного шара. Доктор Сайх учит: хито – враги. Доктор Сайх учит: хито – извечные враги. Доктор Сайх учит: хито предали революцию, хито следует наказать. Доктор Сайх учит: хито предали другого, хито следует уничтожить.
Д.КОЛОН. Цан У лам, но потом… через десять, через сто, через тысячу лет… после того, как единственным хозяином нашей планеты станет человек другой… что потом?
Доктор УЛАМ. Доктор Сайх учит: правильный путь – это Новый путь. Доктор Сайх учит: Новый путь – это путь к свету. Доктор Сайх учит: к победе приводит только правильный путь. Я не могу сказать точно, что находится там, в конце правильного пути, я только предчувствую… я могу только прозревать…
Д.КОЛОН (нетерпеливо). Так поделитесь с нами вашим прозрением!
Доктор УЛАМ (после длительного молчания). Я чувствую… Где-то там… Я не могу утверждать, я могу ошибаться… Но там… Наверное, там покой…
Он остановился рядом с ширмой и осторожно погладил вялой рукой ее блеклую лакированную поверхность. Ширма на ощупь оказалась прохладной, это сразу напомнило Садалу о ветхих полуразрушенных беседках, обрастающих мхами в глухой глубине бывшего королевского сада. И о вечере, о темном долгом вечере, когда наконец он снова сможет услышать Голос.
Мысли Садала путались. Как всегда, он не мог собрать их воедино. Он стоял, едва касаясь вялой рукой прохладной лакированной ширмы, и не замечал черных солдат, прячущихся в полуметре от него.
Кто он для них?
Призрак.
Тень тени.
Вещь Тавеля.
Всего лишь вещь.
Самая последняя вещь из того уже ушедшего, уже убитого мира. Как вещь Тавеля, Садал мог делать все, что ему хотелось. Он мог, например, подобрать с земли заплесневевшую книгу и листать ее у костра армейского патруля. В него никто не мог выстрелить, его не могли отогнать от костра. Солдаты знали: Садал-призрак, он тень тени, он вещь Тавеля, труп облака.
Не имеет значения.
Единственное, чего Садалу хотелось всегда, это быть человеком-деревом.
Иногда, после полудня, в самый томительный час, когда ненадолго от зноя стихал даже тоскливый южный ветер, Садал вспоминал…
Но именно после полудня…
Именно ненадолго…
Узкая, черная, сырая дорога, истоптанная, истерзанная десятками тысяч босых ног… Окрики черных солдат, молчаливая колонна полуголых людей, послушно повторяющая все повороты дороги… Обочины, заваленные мертвыми телами, сладкий запах тления, стервятники, разучившиеся бояться людей… И безостановочное шлепанье десятков тысяч босых ног – чудовищное, никогда не смолкающее шлепанье…
Где это было?
С кем?
Доктор Сайх учит: счастье в единении.
Доктор Сайх учит: мера дорог – мера сущего.
Доктор Сайх учит: счастливы те, кто выбрал Новый путь.
Ему было все равно.
Он, Садал, всегда хотел быть деревом.
Будь на то его воля, умей он так сделать, он давно бы покинул мертвые лабиринты Хиттона.
Доктор Сайх учит: свободен только свободный. Доктор Сайх учит: свободен лишь тот, кто отринул власть вещей Бее сущее рождается свободным, оно рождается голым и слабым, оно не владеет автомобилями, книгами и домами, оно теряет свободу в момент обретения своей первой вещи, неважно, ружье это или распашонка. Обремененное неволей вещей, оно начинает страдать и медленно мучительно умирает, опять наконец обретая потерянную свободу.
Вода, земля, воздух – вот все, что необходимо человеку.
Он, Садал, знал на Большой реке песчаную отмель. Эта отмель лежит с подветренной стороны горы Змей, ее окружают тихие тростники, от которых даже в самый безветренный день по поверхности воды бежит легкая рябь. Наверное, к тростникам подходят рыбы и молча трогают их носами. Там, на отмели, нет ничего чужого, там только пески, тростники и тишь. Там только пески, вода и воздух. Там нет гнили, плесени, там в тишине порхают бабочки самых невероятных форм и расцветок. Там, на широкой отмели, на низких песках цвета разваренного белого риса, он, Садал, человек-дерево, стоял бы, раздвигая земные пласты мощными корявыми корнями, там он гнал бы по капиллярам сладкие земные соки – в молчании, над белыми песками, над сладкой путаницей голубых водорослей, над медленным течением Большой реки.
Я огромен.
Я даю огромную тень.
Моя крона стоит над миром, как облако.
Приди, Кай. Отдохни в тени моей кроны.
Доктор Сайх учит: толпа бессмысленна. Доктор Сайх Учит: никакая толпа не может обойтись без поводыря, без кормчего. Доктор Сайх учит: Новый путь определяется кормчим. Главное, обрести покой. В конце Нового пути каждого ждет покой. Суета везде неуместна. Зачем суетливо искать то, чего вообще нельзя найти? Зачем бояться вечности, если все равно даже в конце Нового пути покой? Вполне достаточно стоять над мед. ленным течением, негромко шуметь кроной и видеть свое огромное отражение в медлительных зеркалах Большой реки.
В бывшем королевском саду, в глубине одичавшего сада, во тьме, содрогающейся от рева цикад, неподалеку от пустой бамбуковой клетки, так и не узнавшей сирен, Садал попадал в сизые кусты шуфы. Колючки, острые и кривые, рвали одежду, царапали кожу, – Садал не замечал боли. Не имеет значения. С медлительным упорством он преодолевал ядовитые завалы взорванных бетонных руин, находил проходы между противотанковыми ежами, затянутыми железной колючкой и колючей проволокой, пока наконец не добирался до большой вышибленной взрывом двери.
Садал не боялся тьмы.
Садал радовался плотным объятиям тьмы.
Ведь не будь этой тьмы, он, Садал, мог в любой момент столкнуться на подходе к бывшему королевскому саду с назойливым комиссаром Донгом из королевской полиции, или с разносчиком фруктов по имени Тхо, работавшим в лавочке напротив оживленных торговых рядов «Хай Хау», или с улыбчивой и развязной танцовщицей Ру, часто выступавшей в ресторанах Верхнего квартала. Не будь этой тьмы, его, Садала, могли в любой момент окликнуть с балконов многочисленные соседи по дому, его мог завлечь в «Звездный блеск» неутомимый на приключения майор королевских стрелков Тхай. Пробираясь по мертвым улочкам пустого, как кладбище, города, Садал все время чувствовал на себе миллионы знакомых взглядов, его окликали комиссар Донг и танцовщица Ру, его пытался остановить неутомимый на приключения майор королевских стрелков Тхай. Но Садал старался никого не слышать, он старался никому не отвечать. Он знал, что если он кому-то ответит, то все пропадет – и пустой город, и запах дыма и гари, и глухие закоулки бывшего королевского сада. Пропадут даже черные солдаты. А этого нельзя допустить. Ведь тогда он, Садал, не услышит Голос.
