Следом пришлось выступать уже Ильину. Как показалось самому полковнику, речь вышла заметно бледней предыдущей: Иван Федорович не обличал, не призывал, не вскрикивал. Ровно, спокойно, как с товарищами, а не аудиторией разговаривал полковник, лаконично и кратко излагая тезисы. И дело не столько в неумении говорить по-другому - тут Ильин при желании мог составить конкуренцию Белозёрскому. Просто не хотелось кривить душой. Уж кто, а полковник ясно представлял, что ждет впереди. И потому говорил честно, напрямик. С кем идешь в бой, не нужно говорить много - достаточно правды...
Последним выступил Геверциони. Вопреки прогнозам врачей, Георгий уверенно отказался от коляски - твердо выбивая дробь, вышел с легким костылем, больше похожим на трость. Но даже от этого образ не страдал. Обычно человек, оказавшийся в подобной сложной ситуации, теряет прямоту осанки, становится менее грозным, несчастным. Геверциони из другой породы - даже без ноги тогда он выглядел по-прежнему бравым, подтянутым. Спина оставалась прямой, а грудь горделиво поднятой. И ни намека не нашлось в глазах сильного человека, чтобы упрекнуть жалостью. Да даже случись генералу оказаться без обеих ног, Ильин не сомневался: Георгий будет так же горд и невозмутим.
Нечто похожее чувствовали и бойцы. Потому, стоило Геверциони лишь ступить на помост, как строй дрогнул, взорвавшись приветственными криками и рокотом аплодисментов. Не в силах перекричать глас народа, Георгию оставалось лишь улыбаться и ждать. В итоге овация продолжалась несколько минут. И лишь после генерал наконец приступил к речи...
Увы, выслушать Геверциони Ильину было не суждено: полковника одернул Толстиков. Офицеры отошли к стене под защиту тени и мощных опорных колон. Там, предварительно убедившись в отсутствии лишних глаз, генерал-майор передал Ильину два небольших флакона, тщательно обернутые в бумагу. Внутри что-то явственно плескалось.
- Это как-то связанно со... стоматологией? - поинтересовался полковник, пряча пакет за пазуху.
- Да, - кивнул Толстиков. - Использовать точно, как и декоративные коронки: в случае обнаружения пришельцев разбить. Только эффект будет посильней и малость побыстрей...
- Развели секретность... - усмехнулся Ильин.
- Ну, уж прости, Иван Федорович. Для вашего же блага. - развел руками Толстиков. - Кстати, ещё один момент: при любой - даже самой слабой - угрозе, что содержимое флаконов может попасть к противнику, немедленно уничтожьте...
После того, как беседа наконец закончилась, подошло к концу и выступление Геверциони: под шквал аплодисментов генерал медленно спускался со сцены.
Дальше торжественные проводы прошли своим чередом. Обрывались и без того короткие военные романы: девушки в толпе провожающих махали марширующим десантникам, плакали, утирая украдкой слезы. Но у жизни, увы, не было никакого утешения. Кроме невероятной, невозможной надежды на победу.
Тем временем десантники, увешанные всевозможной поклажей, расселись на броню. Моторы стальных гигантов фыркнули пару раз, зарычали все громче, сливаясь в единый многоголосый рокот. Улыбаясь и азартно размахивая в ответ, бойцы покрепче вцепились в поручни. И наконец прощание подошло к финалу: стройные ряды техники дрогнули, подернулись рябью. Волна за волной машины медленно поползли вперед - в темноту...
... После был долгий путь по кажущимся бесконечными подземным туннелям, предназначенным как раз возможности скрытно перемещать большие соединения. Через пол часа путешествия под землей бригада наконец вынырнула на свободу. И угодила в метель, словно незадачливый пловец в омут с головой. Но это, конечно, нельзя назвать неудачей - наоборот: подобные погодные условия как нельзя лучше подошли для начала марша. Неуёмная в первозданной ярости стихия надежным щитом огораживала десантников от любого наблюдения. Здесь природа полностью подыграла людям.
Только на этом удачи не закончились: словно в насмешку над тяжестью первого переходя, судьба будто решила разом вывалить на головы незадачливых подопечных неистраченный запас. Не подвели ни сверхточные карты с тщательно нанесенной последней обстановкой, ни профессиональное чутьё - точно к назначенному месту встречи с подкреплениями бригада вышла минута в минуту. Чего в обычной жизни вообще-то сложно даже представить. Без малейших задержек десантники и морпехи заняли места в колонне и марш продолжился.
Следующим знаковым эпизодом, прошедшим под знаком удачи стал фактически откровенный, нахальный саботаж плана командования. Вместо того, чтобы скрытным, но скорым маршем двигаться по замерзшим рукавам рек к Новосибирску, Ильин строго последовал приказу Геверциони. Вперед отправилась демонстрационная колонна на самой маневренной легкой технике в количестве приблизительно соответствующем усиленному полку. Оставшаяся большая часть бригады пошла параллельным курсом на отдалении в полторы-две сотни километров, старательно петляя по тайге.
Сейчас к исходу четвертого дня пути позади остались восемь с половиной сотен пройденных километров. И за все это время не случилось ни единой серьезной поломки - ведь не считать же поломкой необходимость профилактических остановок для очистки движителей от снега и камней, - ни одного несчастного случая. Доведенная почти до идеала конструкция и превосходные материалы практически свели на "нет" износ деталей. Кроме того, все слады с горючим и провиантом, тщательно спрятанные в глуши тайги находились по картам с первого раза. И так куда не посмотри: сплошное везение...
Но так бывает на плацу или в уставе - не в жизни. Потому Иван Федорович много лет тому успел уяснить: если все нарочито хорошо - жди беды. А сейчас цена любой, самой малой оплошности возросла неимоверно. И потому Ильин вместе со "штабом Геверциони" постоянно метался по войскам, не зная ни сна, ни отдыха...
Часть 6 - Стремительность.
Глава N9 - Кузнецов, Камерун. 21.47, 17 ноября 2046 г.
После прибытия в Томск жизнь для Кузнецова и Камерун осложнилась рывком, подобно сошедшей с вершин горного склона лавине. Вернувшаяся к Алисе память не просто перечеркнула - выжгла душу обоим. Ещё вчера внезапно открывшееся чувство, казалось трогательным, нежным чудом на бескрайнем просторе, где лишь война и снег. Но внезапно судьба каленым железом выжгла счастье из сердец, оставив взамен сводящую с ума горечь и боль.
Александр не подозревал, насколько тяжело приходится Алисе, но твердо знал одно: очень плохо. Уже более суток девушка отказывалась от воды, еды, практически не спала. И не произнесла ни слова. Если нужно было идти - шла твердо и сосредоточенно, устремив невидящий взор вдаль. А остальное время сидела, плотно поджав колени к груди и обняв. Больше всего Кузнецова пугало отсутствие слез: сколько бы Алиса не продолжала прятать лицо, уткнувшись в колени, отвернувшись к запыленной стене, глаза оставались по-прежнему сухими, жесткими. Разве что потускнели, выцвели - словно пленка на старой фотографии.
