читала ваши работы.
На лицо Истомина легла краска, губы сложились в недоверчивую полуулыбку.
– Что вы читали? Я нигде не печатал статей.
Никифор вынул из кармана куртки флешку.
– Это ваш финальный отчёт для военспецов. Кроме того, мы забрали материнскую плату вашего компьютера в институте, у Лебедева.
Повисла пауза.
Глаза Истомина остановились, чернея.
Никифор забеспокоился, кинув взгляд на таблетки, но физик справился с собой. Облизнул губы, взялся за чашку с водой дрожащей рукой, сделал несколько глотков.
– Этого не может быть.
– Если учесть расчёты Шрёдингера и Эверетта, изложивших идею многомирового ветвления, то случиться может всё. Мы изучили ваши труды и поняли, что происходит. Двадцать лет вы вместили в один день…
– Двадцать два года, – машинально поправил Истомин.
– Но так и не решили проблему декогеренции, которая может разрушить всю Вселенную.
– Вряд ли всю, – поморщился физик. – Не преувеличивайте.
– О чём речь? – осведомился Климчук. – Вы хотите сказать, что та хреновина, что стоит в кабинете, может разрушить Вселенную?! Да бросьте!
– Не притворяйся, мы об этом говорили.
– Чтобы от такой махонькой пендюрки зависела судьба Вселенной…
– Не преувеличивайте, – повторил Истомин.
– Ваш эн-накопитель, – Никифор кивнул на кабинет, где потрескивала «люстра», – продолжает конденсировать энтропию, а значит, масштаб цепной реакции декогеренции растёт. Или мы неправильно интерпретировали ваши выводы?
– Не знаю, как далеко вы залезли в мои…
– Джунгли, – пошутил Климчук. – Кстати, я чего-то не понял. У нас сейчас две флешки с записями? Та, которую мы взяли с тру… э-э, полицейские в начале расследования, и у вас. Где ваша?
Истомин посмотрел на дверь кабинета, хотел встать.
Никифор остановил физика.
– В столе?
– В дисководе…
Климчук скрылся в кабинете, оттуда раздался его голос:
– В дисководе ничего нет.
Брови Истомина изогнулись скобочками.
– Неужели я… оставил…
– Мы нашли флешку у вас в кармане, – сказал Никифор. – Вернее, не мы, а полицейские. Вот она.
Он показал стерженёк причудливой формы.
– Помогите.
Никифор подал руку, Анна другую, и они отвели физика в спальню.
Появился он только через десять минут, одетый по офисному дресс-коду в серый костюм и серый джемпер. По всему было видно, что движения даются ему с усилием, но в глазах учёного тлел упрямый огонёк, и можно было не сомневаться, что он собрался идти в институт.
– Флешки нет.
– Поищите, может быть, забыли в кейсе.
– У меня нет кейса. – Истомин прошаркал в кабинет.
Климчук повертел пальцем у виска, и Никифор показал ему кулак.
– Можно вопрос? – отмахнулся Виктор.
– Только без инсинуаций.
– А что было бы, дождись мы момента выхода из квартиры Глеба Лаврентьевича? Мы бы встретили сами себя?
– Вероятно, сработал бы принцип неопределённости Гейзенберга, – услышала его Анна, наблюдавшая за мужчинами.
– Если я правильно помню школьную физику, этот принцип применим только для состояния элементарных частиц.
– Принцип един для всех квантовых систем. Он не дал бы нам пересечься в одной ветви. Как только возникает момент возможного пересечения, Вселенная ветвится.
– Мой вариант звучит не хуже, – улыбнулся Никифор. – Возникает хронопетля.
– Вообще-то это близкие понятия.
– Как только получается петля, поток времени идёт дальше без петель, ламинарно.
– Поток времени существует только для той личности, которая наблюдает за своим перемещением.
– Чувствую себя первоклашкой! – признался Климчук. – Значит, наши прошлые похождения туда-сюда как бы и не существовали?
– Именно как бы, – кивнул Никифор. – Они остались в петлях.
– Точнее, они продолжают развиваться в других ветвлениях Вселенной, – произнесла Анна. – Эта наша ранняя линия не отменяет прежних, но поворачивает судьбу нашей ветви.
– Но мы сто раз…
– Не сто, – возразил Никифор. – Я насчитал где-то под пятнадцать развилок. Правильно?
– Я не была с вами, – укоризненно напомнила Анна.
– Да, конечно, я имею в виду все наши ходы с вами «первой».
– А теперь представьте, что в большинстве ответвившихся миров произошла катастрофа декогеренции, и все они погибли! Ведь только мы с вами застряли в той, где ещё можно что-то изменить и избежать катастрофы!
– Бесконечное количество?! – охнул Климчук.
– Не согласен, – покачал головой Никифор. – Много, но не бесконечное количество.
– Всё равно жуть!
– Давайте не будем стращать друг друга… – Никифор остановился, заметив, что Истомин вышел из кабинета и смотрит на них.
Головы остальных гостей повернулись к хозяину.
– Объяснять идею не надо? – хрипло проговорил он.
– Нет, – сказал Никифор.
– Да! – эхом откликнулся Климчук.
– Я не нашла окончательного вывода в ваших записях, – сказала Анна, глянув на флешку в руке следователя. – Здесь его нет. Или вы специально не записывали окончательное решение?
Истомин раздвинул почерневшие губы в слабой улыбке.
Шагнув вперёд, он чуть не упал, и мужчины подхватили его под руки, усадили на диван.
– Спасибо. – Физик виновато посмотрел на Никифора. – Прошу прощения, не могли бы вы…
– Кофе? – догадался Климчук.
– Кофе уже нет, – сожалеюще развёл руками Никифор. – Мы выпили все ваши запасы.
– Тогда чаю, там у меня в пакете каркаде.
Климчук умчался на кухню.
Истомин посмотрел на Анну.
– Приятно иметь дело с умным человеком. Вы хороший теоретик, если смогли заметить отсутствие финального лагранжиана.
– Но мы и так догадались, – сказал Никифор, что нас ждут большие неприятности.
– Декогеренция, – добавила Анна. – Правда, я не совсем понимаю, что имеется в виду. Ведь это термин из квантовой механики, относящийся к процессу смешения квантовомеханических систем с окружающей средой.
– В общем, мы не представляем, – вставил Никифор, – что произойдёт с нашим миром в случае общей декогеренции.
– Вы ввели в уравнение Уилера – Девитта эвереттовский гамильтониан, – сказала Анна, – и рассчитали порог срабатывания эффекта декогеренции в мегамасштабе. Но что является спусковым крючком процесса?
– Масса инфлатона.
Анна сдвинула брови, нерешительно глянула на Никифора, удивлённого репликой физика.
– Но инфлатон…
– Поле, поддерживающее инфляционное расширение Вселенной, – подхватил Никифор, – насколько я помню космологию. Оно и растащило объём первичной сингулярности до размеров метагалактики!
– Инфлатон и был порождён сбросом энтропии первичной Вселенной, – сказал Истомин ворчливо, – в нашу. Я просчитал необходимые условия и создал компенсатор энтропии, чтобы проверить поведение континуума на квантовом уровне. Но не учёл некоторых побочных эффектов.
– Смены хода времени?
– Время меняет знак при достижении порога энтропии.
– То есть идёт назад!
Появился Климчук с чашкой красного чая, подал старику.
Истомин кивком поблагодарил капитана.
– То, что время в локальном объёме изменило направление, стало благом. Я воспользовался этим следствием, чтобы решить проблему сброса накопленной энтропии…
– В какое-либо из эвереттовских ветвлений.
Физик поморщился:
– Показалось, что это выход из положения.
– Но ведь в ответвившихся вселенных остались те же планеты, звёзды, галактики… остались люди! Мы тоже там есть – запутанные!
– Именно поэтому я и стал рассчитывать векторный сброс, чтобы он не затронул последующие ветви. В Мультиверсе должны родиться и пустые материальные домены, не имеющие жизни.
– А эн-накопитель продолжает работать.
Лицо старика исказилось, по щекам поползли слёзы.
– Я не рассчитал своих сил… Простите… Распутал все неопределённости, но остановить инфляционную реакцию роста энтропии не смог.
В гостиной стало тихо. Потом раздался шумный выдох Климчука.
– Чтоб я провалился! – выговорил он, с жалостью глядя на создателя «апокалипсиса». – Скажите, а как это будет выглядеть? Ну инфляция энтропии. Как общий взрыв?
– Это не взрыв…
– А что?
– Вся материя Вселенной перемешается, – сказал Никифор. – От нас останется только облако фотонов плюс, может быть, электроны.
– И что, выхода нет?
– Я… не знаю… – Истомин спрятал лицо в ладонях.
– Но ведь надо что-то делать!
– Сколько у нас
