Отец Виллайди выглядел человеком в возрасте. Но годы оставили свою печать лишь на его лице, а телосложение у него осталось мощным, осанка прямой, и черная накидка священника не могла скрыть широкие плечи и развитый торс. Его фигура была под стать фигурам поединщиков, уже позже Риордан узнал, что отец Виллайди провел немало боев на Парапете Доблести, но потом ушел в отставку, чтобы проповедовать Истину. Он приезжал в Школу из королевского дворца Глейпина, потому что кроме всего прочего отец Виллайди являлся духовником самого Вертрона и вообще был причастен к политике Овергора. Как показало будущее, он всегда оставался за ширмой на официальных приемах, зато его голос хорошо резонировал с теснотой гардеробных и будуаров, а слова глубоко проникали в головы первых лиц государства. И этот голос пастыря был негромким и мягким, но обладал свойством притягивать внимание собеседника.
Тяжесть в желудках располагала к дремоте, но через некоторое время после начала урока Риордан понял, что его полусонное состояние куда-то улетучилось и он с живейшим интересом воспринимает все, что говорит священник. Первым делом отец Виллайди повесил на стену карту, которую Риордан видел и раньше – это была карта мира с нарисованными замками, границами государств, реками и горами. Только эта карта была разукрашена намного красивей, чем та, что висела у них в Вейнринге в зимней школе. И проповедь духовника Вертрона очень отличалась от тех занятий, которые проводил в Прочном круге отец Гольдриг.
– Наш мир молод, но земля, на которой он вырос, очень старая. Если задаться целью и вырыть глубокий котлован, настолько глубокий, что в нем поместится весь наш город, можно докопаться до пластов, оставленных нашими предками. Только делать этого ни в коем случае нельзя, потому что неизвестно, какой ужас придет оттуда. Говорят, что у людей выпадут волосы и заживо слезет кожа с рук, если они тронут хотя бы один предмет из ушедшей эпохи. Наши предки жили иначе. Ходят слухи, что они умели летать по небу и строили механизмы, которые могли разговаривать вместо них. Все это кануло в землю нашего мира и надежно сокрыто ее толстым-толстым слоем.
Один из шестерки венбадцев поднял вверх руку, желая задать вопрос. Отец Виллайди жестом разрешил ему говорить.
– Если они летали, значит, у них были крылья?
– Нет, они были такие же, как мы. Но они умели создавать крылья из различных материалов.
– Эта способность могла бы и нам пригодиться!
– Зачем? Ты думаешь, что это сделало бы тебя счастливее? Ты бы смог больше съесть или выпить? Или солнце стало бы ярче светить для тебя? Нет, все осталось бы, как прежде. Как я уже упомянул, наш мир очень древний. Гораздо древнее, чем мы с тобой могли бы вообразить. Измерить эту толщу лет невозможно, как невозможно осознать вечность. Мыслители ушедших лет пытались заглянуть в будущее, не понимая, что философский ключ понимания сущего сокрыт в прошлом. Это привело их культуру к гибели. Прошлое надежно скрывает следы этого ужасного коллапса. Докопаться до этих пластов может разве что безумец. Докопаться, рассмотреть и сгинуть вовеки, пораженный остатками их гибельного распада. Бесполезно заглядывать вперед, поскольку ты увидишь там только конец мира. Гораздо умнее будет обратиться назад мыслью, а не руками, чтобы понять причины, приводящие к плачевному финалу. Понять и постараться отсрочить. Говорят, что люди могли бы летать верхом на железных птицах. Я допускаю это. Говорят, что человек мог бы стать властелином энергии, сокрытой в элементарных частицах сущего. Может статься. Иногда из ниоткуда возникают предположения, что существовали технологии, которые были способны передать любое слово на другой конец Земли. И это я принимаю. Но вот вопрос: будет ли счастлив человек от обладания всем этим? И как зависит человеческое счастье от технического прогресса? Ответ прост: никак. Более того, оно уменьшается пропорционально тому, как человек отдаляется от мира, отделяет себя от него посредством создаваемых им инструментов. Ибо это и есть его гордыня. Голым он приходит в этот мир и голым покидает его. Он не заберет с собой мощь стальных крыльев или господство над элементами. Но вот, что он потеряет точно – сродство с миром, породившим его. Суть не в создании новых приспособлений, а в гармонии с тем, что ты имеешь. Тем более что боги не дают ничего просто так. Они всегда требуют чего-то взамен. Вот смотри… – отец Виллайди сделал шаг и положил ладонь на стену – Что я чувствую? Я ощущаю камень. Я чувствую его холод, мои пальцы осязают его мелкие неровности и выбоины в нем. Ощущение камня дает мне понимание его. А теперь представь, что я создал бы себе механическую руку. Она коснулась бы камня вместо меня. Что чувствовал бы я тогда? Ее, свою механическую руку, но перестал бы ощущать камень. Каждое приспособление, которое использует человек, отдаляет его от мира и самой жизни ровно на то расстояние, которое это приспособление занимает. Да, мы используем многие орудия. Но мы не отдаляемся от нашего мира совсем, не перестаем быть частью его. Это называется гармония. Баланс между миром и нашими чувствами. Предки забыли о гармонии. И были наказаны.
Хоракт поднял руку.
– Наказаны богами?
Отец Виллайди улыбнулся.
– Нет, они наказали себя сами. Боги только дают и наблюдают, но на земле живут люди. И все беды и невзгоды они прекрасно организовывают себе самостоятельно. Отсутствие гармонии в познании мира неизбежно вызывает потерю гармонии в отношении людей друг к другу. Рождается непонимание, которое приводит к враждебности и заканчивается войнами. А болезни и эпидемии довершают процесс разрушения. Так сгинули многие культуры. Одна за другой они сгорели в пожаре войн, а их прах погребен тысячелетием прошедших лет. Ты о чем-то хочешь спросить, юноша?
Со своего стула поднялся парень из Зомердага. Его лицо выражало сомнение и недоверие.
– Простите, отец Виллайди, но я не понимаю. Вы говорите о пожаре войн… Но война – это же… – он запнулся, подыскивая слова. – Это же праздник! Да, мы проиграли последнюю кампанию, мы заплатили контрибуцию и все такое. Но для простого люда она явилась радостным событием. Вы сами знаете, какие огромные делегации приезжают в Овергор со стороны противников. Тысячи кибиток, море костров на равнине близ Зомердага. Ярмарки, шатры под открытым небом, народные гуляния, пляски и песни. Театральные труппы проводят бесплатные представления, процветает меновая торговля, вельможи щеголяют нарядами, пиво и вино льются рекой. У моего отца своя винодельня. Он много раз говорил, что за одну неделю войны мы зарабатываем больше, чем за полгода обычной работы. И так же у всех ремесленников и торговцев! Война – прибыльное дело для обеих сторон, а вы говорите о пожарах, которые все уничтожают!
По классу пробежал говорок одобрения. Этот сын винодела высказал то, что у всех было на устах. Отец Виллайди снисходительно улыбнулся:
– Я понимаю твои сомнения, юноша, и сейчас их развею. Можешь сесть на свое место. Дело в том, что под войной ты подразумеваешь тот смысл, который вкладываем в него мы. Это наше мироустройство, мы так существуем. Войны ведут замки и дворцы, а для хижин простых людей военная кампания почти всегда означает прибыток и театральное действо. У предков все обстояло иначе. Когда начиналась война, в ней участвовал весь народ. Не прекрасно обученные поединщики, готовые рискнуть своей жизнью, а обычные крестьяне и ремесленники. Из них набирались армии воюющих государств, и именно их правители гнали на верную смерть.
– Но им же нужно работать и кормить детей? Кто будет это делать, если они все уйдут на войну? – спросил кто-то с места.
– Именно так. Пока государства воевали, посевы зарастали сорняками, ремесла приходили в упадок. Армия противника, как стая саранчи, наступала на вражескую территорию, захватывала земли, попутно их разоряя. Осаждались города, сжигались дома, гибли беззащитные женщины и дети.
– И во имя чего творилось такое? – не поднимая руки, выкрикнул Тиллиер.
