class="p1">- Я арестован? – задал я вполне резонный, на мой взгляд, вопрос.
- Это его высокоблагородие решит, - холодно ответили мне.
Я перехватил саблю за лезвие и рукояткой вперёд протянул командиру конвоя, потом неспешно вынул из-за пояса оба ножа и также протянул ему. Травмат отдавать не стал, мало ли как там всё обернётся. Демонстративно заложив руки за спину, произнёс:
- Я готов!
Конвойные стали с четырёх сторон, командир справа, и по его команде мы двинулись. Перемещение по деревне с таким эскортом удовольствие мне, конечно, не доставляло, но некоторые ритуалы должны соблюдаться неукоснительно. Конвоирование арестованного, например.
Пройдя, таким образом, не меньше километра, мы прибыли в острог. Там нас уже ждали: во внутреннем дворе у стены примостились с одной стороны кузнец с разбитой рожей и Семён тоже со следами побоев на лице. С другой – Нюркина родня, все кроме старшего брата. Отец при этом сидел на какой-то колоде, а сама Нюрка отворачивалась, пряча лицо за платком. Нехило ей, видать, батя вчера залепил.
Меня провели сразу же в кабинет к майору. Кабинет оказался большой, а майор маленький. Невысокий такой майор, и худощавый, но при этом очень подвижный. Тут же оказался и наш поручик. Конвой остался в комнате.
- Этот? – спросил майор у поручика.
- Так точно! Он!
Майор заложил руки за спину и молча, но быстро прошёлся по кабинету взад вперёд.
- Что же Вы, господин прапорщик, не усели приехать, а уже безобразничаете? Жалуются на Вас люди. Не хорошо.
- Они сами, я только защищался!
Майор не глядя на меня, да, похоже, и не слушая, приказал конвойному:
- Приведи Евдокима с сыном!
Тот моментально исчез за дверью. Через минуту в кабинет вошёл кузнец, и ввалился Сенька. Майор приказал кузнецу рассказать, как было дело. Тот ждать себя не заставил, а быстренько, на голубом глазу в красках описал, как я припёрся вчера к нему и потребовал денег, а когда получил отказ, то начал избивать его дубиной. Прибежавшему на шум Сеньке, я этой дубиной чуть голову не снёс, хорошо хоть парень увернуться успел. Против Фёдора же я и вовсе применил какое-то неведомое оружие, отчего тот до сих пор не встаёт.
- А ты, что скажешь? – повернувшись ко мне всем корпусом, вопросил майор.
- А чего тут говорить?! Врёт он!
И я рассказал свою версию событий. Естественно теперь кузнец с сыном стали обвинять во лжи меня.
- А что за вещица, которую ты ему показывал? – заинтересовался комендант.
- Извольте! – я протянул ему мультитул.
Опарин повертел её в руках, пооткрывал лезвия, попробовал плоскогубцы.
- Знатная вещица! – заключил он, наконец. - Где взял?
- Выиграл, - я решил придерживаться первоначальной версии, той, что озвучил поручику при знакомстве.
- Ить! А говорил, пластунам жалуют, хто кирпич расшибёт. Батя Федьку-то и позвал… - до Семёна только сейчас дошло, что он проболтался, и он умолк.
Но майор как будто не заметил этой оговорочки, и обратился ко мне:
- И чего же ты хотел с нею сделать?
- Как чего?! Хотел, чтобы он мне ещё пять штук таких сделал.
- Две тока! – это уже сам Евдоким прокололся.
- Так две или пять? – мельком глянув на кузнеца, поинтересовался майор.
- Две, - сознался я.
- Так у тебя же есть, зачем ещё?
- Поручику Старинову и подпоручику Ракову! – бодро отрапортовал я.
- Хм… - потупился майор. – А всё-таки ты врёшь!
- В чём это? – удивился я.
- Врёт, врёт! Чтоб мне провалиться, врёт! – заверещал кузнец.
- Знамо дело врёт, - глядя на меня, а на кузнеца даже не обернувшись, заключил майор.
- Это в чём же я вру? – возмутился я.
- Как в чём? – удивился майор. – А кто говорил, будто Семёна одним ударом свалил? Да ещё ногой, – и совсем как Станиславский: - Не верю. Вот про дубину… про дубину верю. А ногой… ногой нет.
- Дубиной, дубиной он ёво! – заверил Евдоким.
- Ногой! – стоял на своём я.
- Ну, вот что делать? – картинно всплеснул руками майор. – Ну, как эдакую орясину, и вдруг ногой? Ты уж прости, но пока сам не увижу, не поверю!
- Показать? – ещё не веря в исход дознания, спросил я.
- Пожалуй, да. Покажи, - и комендант всея острога приготовился узреть чудо.
Я, мигом прикинув, куда отлетит Сенька, прыгнул в стойку и что есть силы, залепил ему в купол. Сенька не подвёл: снеся по дороге двух караульных, он ещё и отца придавил своей тушей.
Опарин был похож на кота, обожравшегося сметаной, он с таким умилением смотрел на валяющихся и барахтающихся на полу, как будто заранее знал, что так и будет.
- Эх, Евдоким, Евдоким, - с сожалением проговорил он. – Вот ты – человек нужный, и кузнец умелый… Ну, вот откуда, скажи, в тебе столько дури? Ну, ладно, ты прохожего обобрать хотел, да не смог, а жаловаться ты ко мне, зачем пришёл?
- Дык, эта… - залепетал, поднимаясь, кузнец. – Федька… эта…
- Что, лежит, не встаёт? – участливо поинтересовался майор.
- Не встаёт, - согласился кузнец.
- А ежели ему двадцать плетей всыпать, как думаешь, встанет?
- Ему-то за что? – ужаснулся Евдоким.
Опарин почесал подбородок:
- Ты прав, ему не за что. А вот тебе, сучий хвост, очень даже за дело! – и обернувшись к командиру конвоя: - Трошин! Распорядись там, чтоб вот этому, - он указал на кузнеца. – Двадцать плетей всыпали! Да поядрёней!
Трошин козырнул и, кивнув двоим караульным, приказал:
- Взять!
- Батюшка, Аким Лукич, смилуйся! Шуралейка попутал! – завопил приговорённый, но его уже выволокли из кабинета.
Потом двоим оставшимся конвойным, комендант приказал убрать Семёна, всё ещё прибывавшего в отключке. Через пару минут вернулся Трошин. Майор всё это время в задумчивости ходивший по комнате из угла в угол, махнул ему рукой:
- Этих давай!
Этими оказались Нюрка со своими. Средний и младший сыновья ввели в кабинет коменданта еле передвигающего ноги отца, следом, кутая лицо в платок, вошла главная героиня любовного романа. У среднего лицо украшал синяк во всю левую половину лица, младший был едва ли не бледнее папаши и передвигался, широко расставляя ноги. Интересно, а старший жив?
- Устин, ты сегодня сам не свой, -
