- Мне так не показалось.
- И совершенно верно. Так что нам, определенно, повезло, в этот раз у нас места в самом дальнем ряду…
- Да? Как жаль, что уже поздно сдавать билеты.
Это был не голос Греттель. Ганзель мгновенно вскочил. Рука, повинуясь слепому рефлексу, устремилась к кинжалу и, конечно, коснулась лишь устья пустых ножен.
- Кто это?
- Ваш сосед. Еще одна канарейка в этой ужасной обители.
Из-за полумрака, царившего в доме сына Карла, Ганзелю казалось, что все прочие клетки пусты. Только теперь он осознал свою ошибку. В нескольких клетках от них с Греттель можно было разглядеть сутулую фигуру. Худощавую, но вполне человеческую, если не считать непропорционально-большой, почти шарообразной, головы.
- Значит, мы здесь не одни! – вырвалось у Ганзеля.
- Совсем немного, и будете.
- Что вы имеете в виду?
- Еще недавно все эти клетки были полны. Многих их обитателей я успел застать.
- Здесь были другие пленники?
- Добрых два десятка. Когда он вылетает на охоту, всегда возвращается с богатой добычей. Вы попались ему уже после того, как сезон охоты закончился.
Ганзель не стал спрашивать, кого собеседник подразумевает под «ним».
- Как вас зовут?
Человек пожал плечами.
- Это уже не имеет никакого значения. Через несколько часов мое имя перестанет что либо значить.
- Меня зовут Ганзель, а это…
Человек покачал своей шарообразной головой.
- Нет нужды представляться. Ваши имена потеряют смысл сразу после моего. Впрочем, может у вас будет еще какое-то время. Вы, кажется, квартероны?.. Редкие гости в доме на крыше. Возможно, он будет беречь вас какое-то время. Оставит напоследок. Он на удивление привередлив в еде…
Крохотный плотоядный червячок зашевелился в сердце Ганзеля, пытаясь прогрызть выход наружу.
- Оставит напоследок? – спросил он с нехорошим чувством, - Что вы имеете в виду?
- Все зависит от того, насколько он голоден, - просто пояснил их новый знакомый.
- Так он съел всех своих предыдущих пленников? Мне показалось…
- Ну что вы, сын Карла не ест людей. Он ест только варенье.
В голосе незнакомца Ганзелю послышалась усталый и грустный сарказм.
- Не понимаю.
- Ваше счастье, - кратко отозвался тот.
Ганзель мысленно выругался. Кем бы ни был их сосед, он, кажется, давно сломался, смирившись со своей судьбой. Судьба эта была исполнена самой зловещей недосказанности, и Ганзель вдруг подумал, что участь обычной канарейки, и верно, не так уж и плоха.
«Он ест только варенье».
«Он будет беречь вас какое-то время».
«Оставит напоследок».
Соединяясь воедино, все эти недосказанности обретали зловещий смысл, но все еще слишком смутный.
- Как вы попали сюда? – спросил Ганзель, надеясь вывести незнакомца на беседу.
- Так же, как и вы, смею думать, - отозвался их сосед со вздохом, - Вы знали, что он прекрасно охотится? Выслеживает с воздуха цель, потом бросается вниз и молниеносно ее поднимает. Занимается он этим обыкновенно по ночам. У него прекрасное зрение. И он не промахивается.
- Значит, вы попались ему на улице?
- Нет. Я оказался еще глупее.
Голос незнакомца звучал устало и, вместе с тем, насмешливо. Ганзель отметил, что голос весьма молод и принадлежит явно не старику. Тем необычнее было слышать в этом голосе подавленность, свойственную, скорее, находящемуся на последнем издыхании старцу.
- Как это случилось?
- Мне приходилось читать, что в древности, еще во времена, когда генетические чары служили во благо человеку, распространенной традицией среди людей было оставлять самые вкусные части добычи для лесных хищников – чтоб те, довольствуясь ими, не совались к человеческому убежищу... Он точно так же взимает свою дань. Только ему отдают не самые сладкие куски, а самые неудобные. Вы двое, кажется, тоже имели несчастье оказаться для кого-то неудобными кусками?
- Пожалуй, что так.
- У сына Карла уговор со многими людьми тут, в Вальтербурге. Ему скармливают то, что по каким-то причинам должно бесследно исчезнуть из города. Неудобные куски. Такие, которые должны раствориться, не оставив и щепотки генетического следа. Если вы оказались тут, значит, и сами знаете.
- Вас отправил сюда Карраб Варрава? – напрямик спросил Ганзель.
- Не имею чести быть знакомым. Нет, я здесь из-за помидора.
- Какого еще помидора?
- Господина помидора, - незнакомец выдавил из себя жалкую усмешку, - Это не имя, это прозвище.
- Чье?
- Одного приближенного к королю седецимиона. Он, кажется, барон. А Помидором его прозвали за вечно красный цвет лица. Он, конечно, может доказывать, что процент порченного генетического материала у него меньше половины процента, но в это мало кто верит. У него избыточное количество капилляров на лице, оттого оно всегда красно, как помидор. Ну и прозвище соответствующее… Он-то меня сюда и упек.
- Вы умудрились разозлить седецимиона? Недурно, - оценил Ганзель.
- На самом деле, разозлил его мой отец. Он был весьма неловок и за это пострадал. Я лишь попытался спасти его. Зря, как видите. Теперь и я оказался неудобным куском. И жду своей участи.
- Какой?
- Не стоит вам знать. Если вы и в самом деле окажетесь ценны для него, сын Карла может держать вас тут несколько дней. И, поверьте, лучше проведите их в неведении.
- Мы не собираемся ждать своей участи! - терпеливо, но жестко сказал Ганзель, - Эй, послушайте, уважаемый! Я не знаю, что за дела здесь творятся и не знаю, от кого заделал этого жирного ублюдка отец-Карл, но сидеть и ждать не собираюсь.
- Все зависит от того, когда он вновь проголодается…
- Но вы сказали, что он не ест людей!
- Верно. Он питается исключительно вареньем.
Ганзель зарычал.
- Далось вам это варенье! У нас нет для никого никакого варенья!
- Вы так думаете, - едва слышно произнес человек с шарообразной головой, - Все поначалу так думают…
- Ганзель, - Греттель положила руку ему на плечо, - Кажется, я догадываюсь, что он имеет в виду. И если я права, ситуация еще хуже, чем нам виделось. Мы здесь не канарейки.
- А кто? – спросил настороженно Ганзель.
- Мы…
Закончить она не успела, потому что дверь дома заскрипела, распахнутая чьей-то удивительно сильной рукой. Ганзелю не требовалось угадывать, кто ее открыл. Он почувствовал запах – пота и машинного масла, удивительно зловонный, как запах головки сыра, забытой мышью под половицей. Что-то тяжелое и грузное ввалилось внутрь.
Сидевший в соседней клетке незнакомец взвился на ноги, от его обреченного спокойствия не осталось и следа.
- Не меня! – завопил он истерично, - Не меня, умоляю! Их! Их берите! Они свежие, они сладкие!.. Не меня, молю святым Пестелем!
От шагов сына Карла сотрясался весь дом. Огромная, раздувшаяся от жира, туша, неспешно передвигалась вдоль клеток, на ее оплывшем лице царило сонное равнодушие. Маленькие глаза шарили по клеткам.
