казначея Его Величества Морнелия.
– Неужели вы отбудете в Элегиар, учитель?
– Да, – ответил Вицеллий.
– Помнится, вы говорили, что ни за какое золото не вернетесь туда, – граф с прищуром посмотрел поверх письма, пропитанного приятными благовониями.
Но веномансер лишь повел плечами и ответил:
– За тридцать лет там сменилось несколько поколений. В Золотом городе мне больше ничего не угрожает.
– Ну, с вашей-то грязной славой… – Юлиан покачал головой. – Я бы не советовал рисковать, пусть даже из-за такой суммы…
– Я отпускаю его в Элегиар, – графиня ласково улыбнулась. – И хочу, чтобы туда поехал и ты.
– Я? – граф не на шутку удивился. – Матушка, уж мне-то зачем в Элегиар? Мне-то что делать там?
– Ты сам грезил увидеть его воочию.
– Но как же вы?
– А я как раз собиралась навестить мою дорогую Амелотту в Лоракко и вместе с ней отбыть на суд Лагота.
Юлиан нахмурился, но в его глазах зажглось любопытство, которое лишь нарастало.
– Мне туда небезопасно ехать…
– Представься другим именем, – Мариэльд вздернула тонкую бровь от столь очевидного решения. – С Вицеллием как опытным проводником твой путь будет безопасным.
Граф заложил руки с письмом за спину и стал мерить комнату энергичными шагами.
– До Элегиара дорога займет полтора месяца. Неизвестно, сколько мы пробудем там с учителем. Итого я буду отсутствовать минимум сезон! Графство останется без управления на очень большой срок!
– Ты уже решил основную проблему Ноэля с левиафаном, мой любимый сын. А уж ярмарку они как-нибудь проведут без нас, – глаза женщины смеялись. – Я не для того создала плениумы в городах, чтобы потом следить за каждым их шагом и бояться покинуть Ноэль. Справятся.
Юлиан молчал.
– Если ты отказываешься, езжай со мной к Амелотте – она будет рада видеть нас обоих… А затем вместе отправимся на суд Лагота.
Это поставило жирную точку в зарождающемся споре. От упоминания о герцогине Лоракко граф поневоле поморщился. Герцогиня навещала свою давнюю подругу десять лет назад и капризностью, напыщенностью и снобизмом утомила весь особняк. Ехать к ней хотелось меньше всего на свете. К тому же, вероятно, суд обернется для Лагота казнью, а Юлиан не хотел голосовать против своего приятеля и наблюдать за тем, как его умерщвляют. Вицеллий с любопытством поглядывал то на своего ученика, то на графиню.
В конце концов, не устояв перед столь явным искушением, ведь чудеса Юга давно манили его к себе, Юлиан кивнул:
– Я постараюсь как можно быстрее вернуться, матушка…
– Возвращайся когда захочешь, сын мой. После суда мы с Амелоттой поедем в Лоракко, где я планирую пробыть с год, а может, и два. Потом герцогиня побудет моей гостьей на протяжении нескольких лет.
Юлиана от такой новости даже перекосило.
– Я знаю, что ты жаждешь попасть на Юг, – с уверенностью в голосе произнесла графиня. – В свое время, перед тем как осесть в Ноэле, я проехала весь Север вдоль и поперек. За исключением разве что Филонеллона… И я желаю, чтобы и ты увидел мир своими глазами, а не по книгам в библиотеке или по моим россказням и небылицам.
– Тогда я возьму золото с расчетом на несколько лет.
– Возьми больше.
– Не думаю, что задержусь там.
– А потом будешь жалеть! Я повторяю, сын мой любимый и единственный, возвращайся когда пожелаешь. Пять лет, десять… Двадцать… Полвека…
– Хорошо, – с улыбкой сказал Юлиан, а затем посмотрел в сторону сосредоточенно наблюдающего веномансера. – Когда вы хотите отправиться, учитель?
– Да хоть завтра – моя поклажа невелика. Но если у тебя есть незаконченные дела, то мы, конечно, выждем сколько потребуется.
– На удивление нет…
Весь оставшийся день слуги провели в суматохе, без устали пихаясь локтями и сталкиваясь друг с другом. Госпожа Лилле Адан возжелала отбыть к своей давней знакомой как можно скорее, а потому даже после захода солнца Кьенс не переставал орать на слуг, хотя услышать и одно слово от него было уже чудом. Периодически мальчонка лет четырех подбегал к нему, но отец, который уже десять лет исполнял обязанности майордома, даже не смотрел на него. А один раз, не желая прерываться ни на миг от сборов, он залепил настырному отпрыску подзатыльник.
* * *
Когда луна тусклым светом обелила гладь бухты, Юлиан лежал в обнимку с Фийей в постели. Ветка сосны корябала оконное стекло при каждом порыве ветра. Сквозь распахнутую балконную дверь доносились приказы уже изрядно охрипшего Кьенса, а свежий феллский ветер врывался под балдахин кровати и заставлял разгоряченную служанку натягивать одеяло к самому носу.
– Тео Юлиан… – спрашивала шепотом она, – почему мы так спешно уезжаем?
– Меня не держат здесь важные дела.
Граф Лилле Адан посмотрел на беззаботное личико служанки, на ее наивно хлопающие глаза, которые видели в нем смысл всей своей жизни, а затем скрепя сердце произнес:
– Я хочу, чтобы ты осталась.
В комнате повисла тишина. Служанка ничего не ответила, потому что просто не смогла вымолвить ни слова. Тому, что сказал ее господин, она не поверила. Такое невозможно.
– Но… тео, – наконец пролепетала она, – что вы такое говорите? Я не понимаю…
– Ты не поедешь со мной, Фийя. Я возьму с собой Естедаса, а ты останешься в особняке.
Ее руки, белые и мягкие, задрожали, она достала их из-под одеяла и погладила господина по овалу лица. По ее щекам потекли слезы.
– Тео Юлиан… Неужели я… вас больше не устраиваю? – всхлипывания стали настойчивее, громче, и в конце концов женщина громко разрыдалась. – Я… для вас… старая?
– Нет! Не в этом дело. Послушай меня, – граф придвинул ее к себе, поцеловал вспотевший лоб, – ты сейчас в том возрасте, когда женщине должно задумываться о детях. У твоей сестры уже двое.
Слова не возымели никакого эффекта. Служанка продолжала плакать, и сквозь ее пальцы текли ручьями горькие слезы.
– Фийя… Я же вижу, как на тебя смотрит Остен. И он тоже тебе приятен!
– Нет-нет! Как вы такое можете говорить!.. – она остервенело замотала головой, отчего ее темные волосы сразу же прилипли к лицу.
– Могу, потому что знаю, о чем говорю, – рука Юлиана скользнула к белой шейке со следами укусов, затем он бережно поправил налипшие на лицо служанки волосы. – Неизвестно, как долго придется задержаться в Элегиаре… Я хочу, чтобы ты не тратила свою молодость впустую.
– Тео…
Юлиан посчитал, что привел весомые доводы, поэтому отстранил от себя женщину и посмотрел в ее заплаканные глаза. Но от этого ей сделалось еще хуже, и она, боясь потерять хозяина, прильнула к нему, вцепилась изо всех сил, точно утопающая. А потом разрыдалась пуще прежнего, отчего ее услышали даже во дворе.
– Не оставляйте меня!
Вдруг ей в голову пришла страшная мысль. И от того, что она себе надумала, ее глаза расширились от ужаса.
– Или вы все-таки хотите от меня избавиться… Я вам больше не нужна?
– О дюжи, нет! Я тебе уже сказал.
– Возьмите меня с собой, тео!
– Тебе нельзя в Элегиар, Фийя!
Юлиан выпутался из удивительно крепкой хватки той, что так боялась его лишиться, и встал. Потом закрыл балконную дверь, чтобы любопытные уши снующих даже в ночи слуг ничего не расслышали, и вернулся к постели.
– Пойми, что в Элегиаре действуют иные законы! Там нет такого понятия, как айоры. А есть лишь рабство.
– Я не понимаю, что вы такое говорите, тео.
– Это значит, что если ты отправишься со мной в Элегиар, то в понимании элегиарцев будешь рабыней и…
– А мне все равно! Все равно! – перебила жарко женщина, расцеловывая графа. – Матушка была рабыней, и я буду!
– Не дай боги, ты в мое отсутствие поднимешь глаза и посмотришь на какого-нибудь проходящего мимо уважаемого господина. Тебя выпорют прямо на том же месте! – закончил Юлиан.
– Почему? – испугалась женщина.
– Потому что в Элегиаре строго относятся к статусам даже приезжих. Там на айоров полноценно распространяются законы рабов. Ты понимаешь это? Как говорил Вицеллий, а он элегиарец, «рабы – это как скот, только хуже».
Поначалу Фийя похлопала глазами, а потом стала вспоминать, что действительно противный веномансер всегда был брезглив в отношении прислуги, которая состояла целиком из айоров. Когда кто-нибудь смел обращаться к нему, он часто не отвечал и с лицом, полным презрения, морщился и делал вид, что рядом никого нет. Если Вицеллию требовалось что-то сделать, он, не спрашивая имени слуги, просто говорил: «Эй ты! Иди сюда!» И хотя все списывали его действия на вредный нрав, причина крылась в другом. Вицеллий всю жизнь провел в Элейгии и плевать хотел на то, что айор отличался от раба: для него все они были такими же безмозглыми низшими созданиями.
– Тео Юлиан! – решила служанка. – Мне все равно, как там меня будут
