перемахнул через полдень, и через шесть часов нам предстоял очередной ночной переход.
* * *
Через два с четвертью часа послышалось характерное тарахтение с неба, и на площадку нашего авиазвена, один за другим скользнуло шесть «кукурузников». Через несколько минут к штабу подкатил мой «кюбель», и из него выпрыгнул поджарый молодой мужчина в черной кожанной куртке.
— Командир группы «А» Белорусской авиагруппы особого назначения Стрекалов.
— Командир всего этого воинства Волков. Какие ваши дальнейшие действия товарищ Стрекалов?
— Штаб нашей АГОН переместился из Минска в Смоленск, мне и мои людям следует быть там…
— Понимаю… Если не секрет, что вам помешало перелететь со всеми?
К моему удивлению он потупил глаза и покраснел до самых мочек ушей.
— Это… это были личные обстоятельства товарищ Волков.
— Сейчас все в норме?
— Да… Семьи отправили, немного от сердца отлегло…
И тут у меня под черепом что-то щелкнуло как затвор фотоаппарата.
— Уж ли, не на платформах с самолетами, вместо паровоза вы свои семьи отправили?
— Да… А как вы узнали?
— Были в это время на станции, а тут такое… и цистерна с бензином… я правильно понял, все отдали и остались на фую? — Ответом мне было красноречивое молчание… — Ладно Стрекалов, это дело житейское, будем считать что я ни хера не понял, но ты будешь мне должен!
— Что надо делать?
— Прошлой ночью тремя «кукуразниками» мы обеспечили фрицам незабываемую ночь. Сейчас вас уже полноценная девятка легких ночных бомбардировщиков. Приказываю через четыре часа обеспечить боевой вылет всех машин! Цели будут указаны через два часа. Задача ясна?
К чести Стрекалова, у него не дрогнул ни один мускул на лице. Честно говоря я сам не ведал что творил в тот момент, ставя перед этим человеком чертовски трудную задачу, оторую он должен был выполнить в нереальный срок… Уже много позже, когда мне на пальцах объяснили, с чем смог справиться этот человек, я понял как мне невероятно повезло с ним. Вот не на пустом месте один человек сказал: «Кадры решают все!».
Ведь как оказалось, инструкторы аэроклубов в своей повседневной работе практически не выполняли ночных полетов. Их работа в мирное время — это дневные полеты с курсантами в простых метеоусловиях, в хорошо известных зонах; работа настолько интенсивная, что на повышение собственной летной квалификации фактически оставалось очень мало времени. Именно в силу этих обстоятельств Струкалову для начала требовалось обучить тех лечиков которые прилетели с ним взлету-посадке в темное время суток на слега подсвечиваемую керосиновыми лампами полосу. Тут его выручили те пилоты, которых нам дали с эшелона — трое из пяти имели подготовку для полетов ночью. Но даже решив эту задачу, надо было что-то делать с ночными полетами по маршруту, которых новый летный состав никогда не выполнял — а ведь им придется действовать во многих случаях над незнакомой местностью. Струкалову требовалось срочно, в самый кратчайший срок поднять квалификацию формируемых экипажей до уровня, позволявшего выполнять боевые задачи ночью в простых метеоусловиях.
* * *
Еще когда мы стояли в лесу почти несколько дней подряд, я озадачил наших саперов, ремонтников и персонально деда Павла изготовлением железных ящиков для таких кустарных аналогов МОНок.
В приготовленный железный ящик укладывалось два килограмма тротила и сверху шрапнель из распотрошенных шрапнельных снарядов, после чего он опускался в деревянный ящик с ручками и заколачивался, а в специально проделанное в нем отверстие вставлялся самопальный электродетонатор из автомобильной лампочки. Конечно это была лютая кустарщина, но где мне сейчас и здесь взять нормальные МОНки, когда до их создания почти два десятка лет?
Обычно мы эти мины ставили на обочине, в паре метров от дороги на расстоянии метров в тридцать друг от друга и на протяжении двух километров, все мины соединили электрокабелем и направляли под углом градусов в тридцать к дороге с таким расчетом, чтобы шрапнель летела вдоль дороги, захватывая при подрыве наибольшую площадь.
Сейчас я стоял и наблюдал, как саперы бригады изотавливают очередную партию этого оружия.
Вечером, часов в девять, темно еще не было, с северной стороны появился трофейный «Шторьх» Нечаева, о чем он нас заблаговременно известил радиораммой на заранее оговоренной частоте. Учитвая что сам дед Павел работал на ключе так себе — не было у него музкального слуха, то стало однозначно ясно, что возвращается он не сам. Такое развитие ситуации было заранее оговорено с Игорь Палычем перед его отлетом на большую землю.
Немного покрутившись над расположение бригады, самолет прошелся над посадочной площадкой и развернувшись на обратный курс уверенно сел. Из него, кроме нашего деда Павла, выбрались двое мужчин с двумя большими баулами. Нечаев им что что-то сказал и привел их ко мне.
— Командир! Вот принимай дорогих гостей.
— Товарищ капитан, старший лейтенант Дементьев, личный представитель командующего 13-ой армии, генерал-лейтенанта Филатова*. Прислан к вам, для организации связи и координации совместных действий.
*В отличии от РИ, смертельного ранения не получил.
— Командующий что-то передовал для меня?
— По службе нет. Просил только передать, что он помнит капитана запаса, который однажды был у него в штабе.
— Отдыхайте капитан, вместе с радистом как я понимаю?
— Да, именно так. Только сначала необходимо отбить радиограмму в штаб армии, что все в норме.
— Из расположения бригады моим приказом запрещено вести радиопередачи всем без исключения. Надеюсь вам не надо объяснять почему. Сделаем так: вы составите радиограмму, зашифруете и передадите своему радисту. Мы его вывезем на самолете подальше отсюда и он проведет сеанс связи. Работать с борта, как мы уже убедились, он может… Вопросы?
— Нет.
— Тогда я пока с вами прощаюсь. Вас разместят и накормят.
Подождав пока старший лейтенант отойдет подальше, спросил у Нечаева:
— Рассазывайте Пал Игорич как все прошло?
— Туда долетели нормально, сели мягко. Медики нас уже ждали. Вышел на начальника разведки армии, все ему передал…
— И-и???
— Сначала, изучив материалы отнесся настороженно. Потом. Когда как я понимю что-то проверил, отношение резко изменилось. Сумел навязать этих «шуриков» — при этом он кивнул на прибвших с ним.
— Чьи они, из разведки армии или из твоего ведомства?
— Армейцы…
— Проконтролируй передачу ими радиограммы, и подключи к этому делу Маркони… Кашу маслом не испортишь…
Через полтора часа Маркони показал мне результат радиоперехвата радиограммы в штаб 13-ой армии: Прибыл благополучно, контакт установлен, ситуация полностью под нашим контролем. Байкал.
* * *
За ночь мы прошли уже почти тридцать километров, когда уже под утро впереди послышались звуки боя и пронзительный паровозный гудок. Разведдозор тут же, оправдывая свое назначение рванул в разведку, и уже минут через десять спустя, вызвал нас по рации. Согласно его сообщению, рядом с железнодорожной станцией мимо которой мы должны были пройти на мягких лапах шел бой, наш бронепоезд вел перестрелку с немецкими танками в количестве одиннадцати штук. Интересно и неожиданно…
Уж ли, не БеПо Гладченко? К тому моменту, какда мы подошли основными силами бригады, бронепоезд таки заставил отступить немцев, но тут на дороге идущей параллельно путям появилась еще одна колонна немецких танков.
Оставив машины подразделений обеспечения и мостоукладчик под прикрытием БРДМ и других бронемашин вне видимости противника, два танковых батальона и самоходный дивизион штугов без нервов и суеты выползли на окраину леска и встали за гребнем небольшой цепи холмиков, используя их как своеобразный бруствер, защищая таким образом свои гусеницы от возможного огня противника.
Распределив по радио между собой цели, мы открыли огонь по подходящей немецкой колоне в борта, до которой было чуть меньше километра. ИС и «сорокчетверка» попали первым же выстрелом, а остальные чуток смазали, но так пожалуй было даже лучше. «Сорокчетверка» попала своим бронебойным снарядом в тройку, а ИС своим осколочно-фугасным в четверку, у которой сдетонировал боезапас и от этого сорвало башню.
Пока ИС с САУ перезаряжались, «сорокчетверка» успела сделать еще два выстрела и подбить еще одну тройку. Следующим залпом они уничтожили еще один танк и повредили
