в карауле целое отделение стоять не будет.Необходимо искать место, где фронт разрежен, но это скорее всего такое место, где техника не пройдет, а у нас накопился огромный обоз, вон даже медсанбат с ранеными и все накопленное неусыпными трудами, в грузовиках, да с прицепами… — высказав это все это на одном дыхании, он глубоко вздохнул и замолчал, глядя при этом на меня из-подлобья.
— Хотите еще что-то добавить Василий Георгиевич?
— Пожалуй… — и тут он снова замолчал, взяв почти мхатовскую паузу.
— Пожалуй да, или пожалуй нет?
— Конечно «да»! Я хотел сказать, что бриада должна разделится на боевую часть, обеспечивающую все это и ту ее часть, которая просто проедет линию фронта, за ней замыкающей снимется часть артиллерии, которая уже со своей стороны занимает позиции и готовиться к подавлению противника, когда остальные подразделения войдут в разрыв последними.
— Неожиданно… Но тогда получается парадокс — нам нужно идти в тыл группировке, изготовившейся к прорыву, потому что она компактно собралась и открыто — без окопов и блиндажей, то есть удобна для поражения артиллерией… Я правильно вас понял, товарищ майор?
— Да!
—… а с обоих сторон обычный разреженный фронт. — Сделал я промежуточный вывод из предложения Климовского. — И тут появляется вопрос — сколько смог изготовить своих войск в наступление первым эшелоном в полосе 8–10 километров, противник?
— В бригаде мощная разведка, как я уже не один раз убедился…
— Есть такое, но даже она не в состоянии вскрыть абсолютно всю обстановку… К сожалению. Отставим пока этот момент в сторону…
— Допустим три или четыре… — тут я капитально подвис, лихорадочно вспоминая как в этом времени назывались аналоги батальонных тактических групп. Наконец в памяти всплыл нужный термин, и я с облегчение продолжил: — передовых отряда, в составе пехотного батальона с легкими танками и легкой артиллерией, идут впереди бригады, а все тяжелые и средние танки с крупнокалиберной артиллерией, обеспечивающие собственно прорыв, должны быть сразу за этими группами, но тоже компактно…
— Если все по минутам распланировать, да под раннее утро, а еще лучше практически в сумерках пройти корпусные тылы незаметно или хотя бы без большой стрельбы, то снести тяжелой артиллерией эти места дислокации — осколочными и шрапнелью через раз, или еще лучше крупному калибру бить только осколочно-фугасными, а среднему только шрапнелью и пройти прямо по оглушенному противнику! — тут майор, так увлекся что даже рубанул рукой воздух.
— Заманчивую картину вы тут нарисовали Василий Георгиевич! — Приняв последнюю мою фразу как поощрение, он с задором продолжил:
— Тут непонятное место — это разведка мест сосредоточения перед самым прорывом, но у нас есть трофейный «Шторх»…
— Считайте что его нет, у него особое задание!
— Зато есть три У-2! Они вполне могут фотографировать вечером вдоль фронта — рискованно конечно, но противник еще не пуганый, может и не отреагировать, тем более что самолет залетит с тыла. Разбираться конечно будут, но утром будет уже поздно.
— Ладно… Уже многие по второму разу курят, давайте продолжим совещание.
Мы еще около часа обсуждали предложения всех без исключения командиров, раскладывая их по полочками. Наконец подошло время мне сказать свое командирское слово.
— Мы тут с вами советовались и я решил: прорваться на восток через порядки изготовившегося к наступлению противника мы не будем. Там собралась вся танковая группа Гудериана, которая ломится по старому варшавскому шоссе через Бобруйск на Москву.
— Это предательство! — завелся с полоборота один из командиров отряда Климовского.
— И в чем оно заключается старший лейтенант?
— В самый ответственный момент, мы ненаносил удар по тылам немцев!
— Слышь мальчик, ты глухой? Я ясно и четко сказал, что там ВСЯ ТАНКОВАЯ ГРУППА ГУДЕРИАНА!
— Я не боюсь в отличии от вас умереть за Родину!
— А вот тут ты не прав парень. В корне не прав! Наша задача не самим умереть за нашу Родину, А ЗАСТАВИТЬ УМЕРЕТЬ ЗА СВОЙ ФАТЕРЛЯНД СОЛДАТ ПРОТИВНИКА! Я доходчиво объяснил? Не факт, что пойдя в прорыв на восток, мы сможем разменять свои жизни хотя бы один к одному… Просто потому, что при таком варианте мы НАСТУПАЮЩАЯ СТОРОНА… Ее состав не менее десяти дивизий, а это минимум стопятьдесят тысяч личного состава. Наступать при соотношении сил почти сорок к одному — это предумышленное самоубийство! Поэтому порядок движения бригады следующий: В дневное время проводится тщательная разведка маршрута для каждого дивизиона и батальона, определяются районы будущих стоянок. С наступлением темноты, бригада организованно совершает марш в выбранный район, занимает оборону и маскируется. При ведении разведки в бой с противником не ввязываться. При столкновении с противником во время марша, боковые дозоры ударом во фланг и тыл обнаруженного противника, связывают его боем, давая возможность оторваться от преследования, а так же стараются увести противника в сторону от основных сил бригады.
Через день, после памятного многим командирам бригады штабного совещания, мы поняли что такокое не везет… Противник смог обнаружить одну из наших колонн во время совершения ночного марша. Кто ему «наворожил» мы не успели разобраться. Развесив предварительно вдоль дороги осветительные авиабомбы, несколько его истребителей, раз за разом, с хватающим за душу воем и пулеметной дробью пролетали над нашими головами. Только насыщенность нашей колонны ЗСУ, которая кратно, в разы превышает все принятые на этот момент нормы и наши и немецкие, спасала наше положение. И все равно после каждого захода — стоны, крики и что самое неприятное это легкая паника у личного состава.
Сами посудите, как только приближается рев моторов, мноие бойцы на ходу прыгают с машин и разбегаются в хлеба, тянущиеся по обе стороны от дороги. И как следствие потом долго собираются. Стоят, обсуждая случившиеся около раненых и убитых, дотошно и с интересом рассматривают поврежденные машины. Не спешат в кузова: на земле как-то надежнее. Бл…! Они что бараны? Не понимают что если нас обнаружили, надо пулей сматываться отсюда? А когда наконец усаживаются по своим местам, выясняется, что нет Ивана или Петра. Начинаются розыски, командиры охрипшими голосами выкрикивают фамилии пропавших красноармейцев.
На дороге возникает затор, а это лакомая цель для немецких пилотов, и тем временем снова начинается с начала… А это все срывает график совершения марша.
Последней каплей стало то, что сразу в нескольких местах увидел как копают могилы! Мне потом сказали, что такого ядренного командирского мата еще никто не слышал. После него мгновенно подогнали грузовик, в него шустро погрузили погибших и наконец продолжили марш. Понимаю тех, кто не хочет оставлять своих боевых товарищей, но… О-о-х… как много этих «но» на войне…
* * *
Батальон с которым совершал марш штаб бригады и подразделения обеспечения смог все таки отбиться от люфтваффе. Когда огонь ведут из нескольких сотен винтовок, ручных пулеметов и десятка ЗСУ, то по закону больших чисел некоторое количество пуль попадет в цель. Нам удалось один самолет, а другой повредить и налеты прекратились.
Но несколько уроков для себя м извлекли. И начали с того, что выяснили кто немцам «наворожил». В одной из подобранных нами полуторок, был хитро замаскированный радиомаяк, который через механический таймер на определенное время включал передатчик, который в свою очередь посылал радиосигнал нужной для пеленгования длительности.
Сначала, как только выяснили, что из расположения ведется передача, стали искать радиста. Дошло до того, что был построен весь личный состав и устроен повальный шмон, который кончно ничего не дал. Только после этого Маркони сообразил искать не человека, а устройство, и таки нашел! Первым желанием было отключить питание, но умные в этих вопросах люди подсказали, что поступать надо тоньше.
Маркони предложил с обычной нашей скоростью гнать этот грузовичек по другому маршруту, а сам принялся пеленговать немецких радистов которые должны были ошиваться где-то недалеко от нас пеленгуя свой радиомаяк и передавая данные пеленгации дальше в свой штаб. По этой схеме вычислили три группы на мотоциклах, которые слушали только этот маяк.
Только после этого пошла настоящяя