тревога не зазвучит. Аналогично, вы можете разминировать бомбу, перерезая проводки, если только конкретная бомба может быть разминирована путем перерезки проводков в правильном порядке.
— Начинаю понимать. Если за следующие пять секунд я что-то узнаю — то я уже это знаю, так?
— В теории, это примерно так и должно работать. Вы заранее знаете все или почти все, что можете узнать за следующие пять секунд.
— Это и на оружие распространяется?
Райнер с интересом приподнял бровь:
— Вы уже успели пострелять?
— Да. И заметил, что попадаю в цель с закрытыми глазами.
— Закономерно. Есть множество вариантов, как держать пистолет, насколько сильно сжимать рукоять, насколько резко и в какой момент жать на спуск. Один из этих вариантов приведет к попаданию — и потому, если вы хотите попасть, ваше подсознание выбирает именно этот вариант. Поздравляю, герр Нойманн, с победой на Олимпийских играх во всех стрелковых дисциплинах. Вы просто не будете промахиваться.
Я отхлебнул из банки и заметил:
— Но при всем при этом стук в дверь застает меня врасплох. Я не могу этого предвидеть.
— Так и должно быть. Не вдаваясь в чисто умозрительную теорию, давайте проведем эксперимент. Вот вам монетка — угадайте пять раз.
И я угадал: два орла, решка, орел, решка.
— А теперь бросайте монетку так, чтобы она упала в мою ладонь.
Я сделал это и понял: я не знаю, как упала монета.
— И?
— Не знаю.
— Потому что будущее неопределенно, если в нем участвует чья-то воля помимо вашей. Когда монетка в вашей руке — вы можете разжать руку и посмотреть. Но сейчас ее держу я.
— Я могу отобрать у вас монетку, и в каком-то варианте будущего эта попытка может мне удаться, разве нет?
— Кто сказал? — прищурился Райнер. — В ответ на агрессию я могу бросить монетку — и тогда уже никто и никогда не узнает, как она упала.
— Но в каком-то варианте вы этого не сделаете или не успеете, и тогда…
— Кто сказал? — повторил он. — Может, я буду выбрасывать монетку во всех без исключения вариантах? Поймите, многовариантное будущее существует только для вас. Для меня же оно строго одновариантно, в том плане, что если на попытку отнять я отреагирую броском за плечо — то во всех ваших вариантах будет одно и то же мое действие… Но это все гипотетика. В источнике, о котором я вам не расскажу, не содержится никаких рассусоливаний, а только простое изложение факта: видеть можно только предопределенное будущее. То есть, для вас это только те варианты, на которые влияете только вы и больше никто. Если на монетку влияет и моя воля — вы не способны предвидеть мою реакцию, и потому будущее для вас закрыто. Вспомните вашу встречу с Брунгильдой Айзенштайн: она выстрелила, и только затем вы начали уклоняться. До момента выстрела будущее неопределенно, так как на него влияет ее воля. Но вот палец жмет спуск, ударник высвобождается — и все, дальнейшие события можно описать исключительно законами физики. Вот движение ударника под действием пружины, удар по штоку клапана. Клапан выпускает порцию сжатого воздуха, воздух выталкивает дротик, дротик летит… Строго говоря, вы увернулись только потому, что процесс выстрела пневматического пистолета медленнее, чем у огнестрельного, и дротик медленнее пули. Будь у нее обычный пистолет — там бы вам и конец настал.
— Так вы знаете?..
— Камеры наблюдения. Сервер находился на машине, не имеющей выхода в сеть лаборатории, и до него вы не дотянулись.
— Ясно. Значит, я не могу предвидеть поступки других людей?
— Именно. Только предопределенное будущее. И только на пять секунд — это теоретический предел. Практически вы, видимо, близки к нему.
— Понятно, — кивнул я. — Теперь такой вопрос: как это вообще работает? Хотя бы приблизительно? Как вообще такое может быть — видеть будущее? Ведь его же не существует!
Райнер усмехнулся и покачал головой:
— Понятия не имею и, скорей всего, никогда не узнаю, если только не удастся взять за жабры кого-то из ацтекских тауматургов. Но теперь, когда вы понимаете, что тауматургия врагов может даже такие вот немыслимые для нас вещи — может быть, поймете, если не сердцем, то умом, всю необходимость тауматургии и губительность запрета для нашей цивилизации.
— Вроде бы ацтеки-налетчики не были замечены в предсказании будущего?
— Верно. Тут дело такое, я читал технический процесс, так сказать — это мрак. То, что требуется сотворить с подопытным, практически никаким боком не совместимо с дальнейшей жизнедеятельностью. Мой дядя оценивал шансы как один к миллиону, я, не понимающий массы нюансов, вообще не видел способа осуществить это. Изменения, привносимые ритуалом, затрагивают почти весь мозг, кроме лобных долей, но на лобные доли затем влияют измененные части… Это просто мрак, я не буду вдаваться в медицинские подробности, но изменения мозга оставляют жертве мизерные шансы выжить. При этом неизбежно почти полное стирание участков, отвечающих за память и личность. Что и произошло с вами. Таким образом, создание людей, подобных вам… нецелесообразно с военной точки зрения, скажем так.
Я задумался.
— А медик Айзенштайнов сказал, что изменения не обнаружены.
— Резонатор Дойла вообще-то широкопрофильный инструмент. Он проверяет мозг на предмет механической целостности, получает очень приблизительный скан-образ и сверяет со среднестатистическим скан-образом здорового человека. Он не может обнаружить тонкие изменения. Травмы — да, повреждения, инородные тела, новообразования — да. Отказ функций — да, но не изменение функционирования. Люди разные, аномалии бывают у многих. Резонатор Дойла обнаруживает явные сбои, но не легкие отклонения. А еще верней — резонатор обнаружит разницу между мной и вами, но не может определить, ваше отклонение носит травматическую природу или же у вас с рождения такая аномалия и все с вами в порядке. Он не может отличить мозг дурака от мозга гения, мозг одаренного музыканта от мозга художника. Да, он заметит, что у музыканта развит слуховой центр, но это не значит, что все люди с таким развитием — музыканты. Если мы дадим медику десять пациентов и скажем, что у одного сильные изменения после тауматургического ритуала — возможно, он укажет на вас, а возможно, и нет. И даже еще верней — резонатор Дойла, как и любой инструмент, не разбирается в работе мозга. Он детектит аномалии, которые «научен» детектить. Если, фигурально выражаясь, показать ему аномалию и сказать «вот аномалия» — он будет находить ее у других аналогичных пациентов, но не ранее. У вас изменена работа мозга — но нет явных повреждений, потому врач-парамедик ничего не обнаружил. Вы живы, в сознании, вменяемы, связно говорите, поражения
