пригласил Викторию на танец. Так, парочка за парочкой, зал наполнился танцующими. Даже Салтыкову пришлось подчиниться всеобщему порыву и торжественно вывести на танец виновницу торжества.
— Кажется, я начала понимать, почему мой братец заочно был от вас не в восторге, — усмехнулась Кати.
Я приподнял брови в деланном недоумении.
— Как? Разве вам еще не сказали, что я неотесанная деревенщина?
— Вы не просто неотесанная деревенщина, ваша светлость, — она понизила голос в притворном ужасе. — Вы еще и чертовски сильное чудовище с высочайшим рангом, от которого можно ожидать чего угодно! Впрочем, на мой вкус, весьма симпатичное чудовище…
— Польщен.
— Зато теперь и вы наверняка понимаете, почему мой батюшка никак не может сплавить меня под венец.
— Насколько же измельчали местные аристократы, если боятся порезаться о ваш язык, Екатерина Дмитриевна…
Девушка на миг скинула саркастическую маску и погрустнела.
— Увы, те, кто не боятся, не подходят под высочайшие требования моего отца. Либо же от них хочется бежать уже мне.
— Значит, слухи правдивы? Его высочество желает видеть вас только супругой кого-нибудь из Романовых? Даже несмотря на возможные сложности с Синодом?
Кати усмехнулась, изящно кружась под моим руководством.
— Думала, вы в курсе этих планов. Все же мы дальняя родня, хотя и не были знакомы… Мой отец желает видеть меня женой великого князя Андрея Федоровича. Что уже прогресс. Потому что в прошлом сезоне ко мне сватался последний из Владимировичей.
Я едва не сбился с ритма. Да уж. Отдавать цветущую молодую девушку за шестидесятилетнего мужчину… Нет, ему-то можно позавидовать. Но ей…
Впрочем, кузен Андрей был еще менее вероятной партией. Во-первых, разница в возрасте — он был младше Кати на пять лет, а в обществе было принято, чтобы мужчина был старше. Во-вторых, зачем это моему дядюшке? Для Андрея можно было найти настоящую принцессу и тем самым решить ряд внешнеполитических задач. Дочерей — да, можно было выдать за кого-нибудь из дальних родственников. Но старшие сыновья всегда женились на иностранках. По крайней мере, в правящей ветви Романовых.
— Теперь вы понимаете, — кивнула девушка.
— Я удивлен, что вы со мной столь откровенны.
— Как я уже сказала раньше, лучше вы все узнаете от меня, нежели из салонных сплетен.
— Я не хожу по салонам.
Кати широко распахнула глаза и прижала руку к груди.
— Значит, я зря выложила о себе всю подноготную… О боже! Какой позор!
А мне это нравилось. Пусть в ней говорило отчаяние, но Кати хотя бы пыталась смотреть на эту ситуацию с иронией.
Я чуть крепче обнял девушку. Она вздрогнула и задышала чаще. Полагаю, виной этому был не только туго затянутый корсет. Павловичи славились тем, что слишком строго присматривали за своими дочерьми. Блюли их честь настолько старательно, что я сомневался, целовалась ли вообще Кати. Ну, насчет поцелуев я, конечно, загнул — наверняка что-то да было. И все же любая, даже самая незначительная настойчивость, вызывала у девушки трепет.
Интересное сочетание едкости и ранимости.
— А может вы рассказали мне это потому, что чувствуете во мне родную душу? — шепнул я ей на ушко. — Как-никак, мы два изгоя.
— В вас действительно полно дерзости… — прерывисто вздохнула девушка, когда я снова наклонился к ее уху. — Алексей Иоаннович…
В этот момент я поймал на себе взгляд ее брата. И приветливо улыбнулся.
— Кажется, Павел Дмитриевич осатанел.
— И пусть, — отмахнулась девушка. — Это он настоял на том, чтобы я сюда приехала. Можно сказать, притащил меня сюда против воли — так надеялся, что Андрей Федорович почтит Салтыковых своим присутствием… Так пусть пожинает плоды.
Я снова закрутил девушку и подстраховал ее, когда она изящно изогнулась в танце.
— А чего хотите вы сами, Екатерина Павловна?
— Прямо сейчас? — Она снова обняла меня за плечо и продолжила танцевать. — Сбежать отсюда куда подальше. Желательно, не просто из Петербурга, но и из страны…
— Потому что если ваша помолвка с Андреем Федоровичем не состоится, то…
— То мой отец отдаст меня Владимировичам, — сухо ответила девушка. — Другая на моем месте бы обрадовалась, но…
Мелодия начинала стихать, и у меня оставалось несколько секунд танца.
— А если я скажу, что могу предложить вам еще один вариант? — улыбнулся я.
Кати чуть сбилась с ритма, и мне пришлось вести в танце чуть упорнее. Музыка стихла, зал наполнился тихим топотом и шелестом платьев.
— Не смейте, ваша светлость, — прорычала мне на ухо Кати. — Не смейте со мной играть.
— И в мыслях не было, — без тени улыбки ответил я. — У меня есть идея, как вам помочь. Расскажу во время следующего танца. Оставьте один для меня.
Я проводил потрясенную девушку к диванчику, на котором восседал Павел Дмитриевич в окружении пары незнакомых мне молодых дворянчиков.
— Благодарю за танец, — поклонился я и встретился взглядом с братом Кати.
Готов поспорить, внутри он клокотал от негодования! Нечего было убегать…
— Благодарю, ваша светлость, — Кати слегка кивнула и села подле брата. Через минуту Лева вернул Павловичам и Викторию.
— Мне нужно освежиться, — сказал князь, когда мы отдалились от Павловичей. — В соседнем зале делают кальяны. Желаете?
— Составлю вам компанию за беседу, но курить не буду.
— А, точно, совершеннолетие…
— Не только. Министерство здравоохранения не зря печатает брошюры.
— У вас, Алексей Иоаннович, здоровье, судя по всему, лошадиное…
— И все же это не дает мне права лишний раз гробить организм. Тем более, что капля никотина убивает лошадь.
На самом деле в прошлой жизни случалось мне грешить. Только у нас в Ордене курили не табак, а специальные травяные смеси. И это было элементом некоторых ритуалов для тех послушников, кто испытывал проблемы с концентрацией. Чаще всего воскуривали специальный сбор, который успокаивал сознание и позволял человеку привыкнуть к внутренней тишине, чтобы затем научиться добиваться этого состояния для вязки заклинаний. У новичков с этим всегда были проблемы.
Эта смесь не вызывала зависимости и в целом мало вредила. Только был у нее один недостаток — она была мерзейшей, отвратительнейшей, на вкус и запах. Хуже смеси тухлой селедки, носков после сорокакилометрового марш-броска, традиционной китайской водки и парфюма престарелой кокотки вместе взятых. И добровольно совать такой косяк себе в рот соглашались
