Эткуру вкинул меч в ножны — и вдруг заметил толпу вокруг.
— Пошли вон! — приказал он волкам и, попав взглядом на Наставника, вдруг побагровел и рявкнул. — А ты — чтобы я не видел тебя!
— Львёнок Льва… — начал, было, оторопевший Наставник — но Эткуру неожиданно потянул меч из ножен, глядя на бесплотных яростно, как сама смерть.
— Анну, — окликнул Ар-Нель вполголоса и тронул Анну за локоть. — Нам пора. Не годится мешать людям выяснять отношения.
Это тоже было дико, но Анну послушался. Выходя из зала, он успел заметить, что Ник тоже куда-то исчез.
Выйдя в парк, Анну вдруг сообразил, что Ар-Нель без плаща и ему, наверное, холодно.
— Зачем мы ушли из-под крыши? — спросил Анну. — Ты замёрзнешь.
— Нет, — сказал Ар-Нель весело. — Видишь ли, друг мой, что бы ты ни думал на этот счёт, на свете есть вещи, которые надлежит делать с глазу на глаз. Эткуру никому не позволит остаться поблизости — и мне не хотелось бы ссорить его с тобой.
— Не позволит… А этот фигляр снова устроит драку — кто будет держать его? Того гляди — сам покалечится или попытается убить Эткуру…
Ар-Нель вздохнул. В его взгляде снова появился ледок северной отчуждённости.
— О, Анну… порой мне кажется, что ты никогда не поймёшь некоторых важных вещей. Неужели ты не видел, как твой брат по Прайду и этот несчастный смотрели друг на друга? Видимо, чтобы ощутить, надо пережить… некоторые вещи невозможно объяснить словами, их надо почувствовать телом.
— Лучше скажи, он, этот шут, откуда взял эту штуковину и что она такое? — спросил Анну, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы заставить Ар-Неля снова улыбаться.
Это сработало. Ар-Нель оттаял.
— Ах, просто тяжёлый меч для тренировок подростков. "Тростник". Откуда? Я дал, а попросил Ник.
Ник обещал Эткуру подарить ему раба, подумал Анну, а на самом деле… Этот кривляка — не раб. Рабы так не могут. В нём нет ни страха, ни тоски трофея. И так рабов не дарят. Так… я не знаю, что так делают. Так… так привязывают к северу мёртвыми узлами.
Эткуру назвал "предателем" волка, который предлагал убить раба, вдруг пришло Анну в голову. Убить такой трофей — это предательство, вот как Эткуру сейчас думает. И ещё… Эткуру гнал собственных бесплотных… как врагов и злее, чем врагов. У него на лице была написана та ненависть, какую чувствуют к бесплотным только северяне. Почему? Он ведь ещё не знает о письме…
— Послушай, Анну, — сказал Ар-Нель вдруг. — Скажи, друг мой, могу ли я доверять тебе? Тебе как тебе, а не тебе как вассалу Льва? Есть ли в тебе что-то, принадлежащее лично тебе?
— Да, — ответил Анну тут же. "Ты", — добавил бы он, если бы на это хватило душевных сил и если бы его не мучило письмо Льва в рукаве. Конечно есть, думал он. Какой же я вассал? — Я никому не передам твоих слов.
— Ты, как и Эткуру, хочешь убить Маленького Львёнка? — спросил Ар-Нель. Удар под дых.
— Нет, — сказал Анну твёрдо. — Я — не хочу.
Ар-Нель задумался, покусывая кончик собственной косы, как кончик кисти.
— Вот что, — сказал он наконец. — Если ты обещаешь мне не передавать моих слов никому и не пытаться убить Элсу… я тебе его покажу.
— Ох, — вырвалось у Анну. — Но я — я клянусь, конечно.
— Что ж, — кивнул Ар-Нель. — Пойдём. И помни — ты поклялся.
Кому я только не клялся, подумал Анну в тоске. Отцу, Творцу, Льву, Ар-Нелю… Как же так выходит, что человек становится клятвопреступником, совсем не желая ничего нарушать и никого предавать?
Но уж клятву, данную Ар-Нелю, мне преступать уж совсем никакого резона!
В покои Снежного Барса озябший Ар-Нель заскочил, как тот самый котёнок-баскочёнок с его старой картинки. Анну вошёл с некоторой опаской — было никак не отделаться от ощущения совсем чужого места, места, как ни крути, враждебного. К тому же, здесь, в холодноватом запахе свежести и северных курений, в той самой подчёркнутой чистоте и подчёркнутом же просторе, который так смутил южан поначалу, среди хрупких ваз и статуй из сияющего стекла, акварелей, занавесок из позванивающих стеклянных шариков, Анну казался себе неуклюжим, грязным и нелепым, как зачем-то приведённая в комнату лошадь. С копытами в навозе, подумал он мрачно. Это место не рассчитывали на дикарей, закованных в железо, как перед дракой, а запах собственной шубы вдруг оказался Анну довольно противным.
Молодые женщины, прислуживающие трофею Снежного Барса, чинно поклонились, прикрывая лица расписными веерами — но в их глазах плескался смешок, и Анну не мог не принять его на свой счёт.
Я же выгляжу смешно и глупо, подумал он почти панически. Так смешно и так глупо, что они должны хохотать, показывать на меня пальцами, подталкивать друг друга локтями — "Смотри, чучело идёт!" — и не делают этого только из странного желания не причинять чужакам боли! Почему?! Я им — никто, я им — враг, я им — уж точно не родня и не союзник, так почему они не высмеивают меня на каждом шагу?! Мы превратили часть этого Дворца в логово, прикидываем, как лучше солгать во время переговоров, готовим войну, смотрим на северян, как на ошибку Творца — а они прикрывают веерами лица, чтобы не оскорбить нас своими улыбками…
Чувствуя непривычную и мучительную неловкость, Анну прошёл мимо благоухающих кланяющихся женщин в небольшой высокий покой с окнами, закрытыми прозрачным стеклом. В этом покое было теплее, чем в прочих, солнце просвечивало его насквозь — и в солнечном сиянии, на широком ложе, покрытом расписным покрывалом, в молочно-серой и пушистой одежде, полулежал Элсу, Львёнок Льва, совершенно не похожий на себя, а рядом с ним сидели какой-то молодой аристократ и темноволосая темноглазая женщина утончённой, прохладной и неотразимой северной красоты.
Они чему-то смеялись, когда Анну и Ар-Нель подходили к комнате: северяне всё время смеются, будто жизнь — страшно забавная вещь — и замолчали, посерьёзнев, когда увидели вошедших. И Анну это тоже царапнуло по душе.
— Привет, Элсу, — сказал Ар-Нель. — Смотри, я привёл Уважаемого Господина Посла.
Лицо Элсу стало напряжённым и чужим — и Анну вдруг понял, что Двадцать Шестой Львёнок Льва вовсе не пленник здесь. Не северяне — он, Анну, для Элсу враг.
И Элсу, пожалуй, прав.
Анну неумело улыбнулся.
— Привет, брат, — сказал он, пытаясь выразить тоном дружелюбие. — Вот смешно: я думал, ты прикован к стене.
Наверное, северяне решили, что шуточка вышла глупой и жалкой, но Элсу улыбнулся в ответ радостно и открыто, будто шуточка Анну всё ему объяснила — тут же снова стал своим. Но, как показалось Анну, слишком своим.
— Послушай, Анну, — сказал Элсу, — а в твоей шубе водятся блохи?
Его весёлый вопрос прозвучал, как затрещина — даже по лицу северной женщины скользнула какая-то тень, от тревоги будто от облака. Анну секунду стоял, оглушённый — это вовсе не радость, Элсу издевается надо мной — и вдруг его осенила мысль.
Элсу всего лишь хочет выяснить, кто я сейчас, подумал Анну. Кто я — дурной дикарь, заходящийся от ярости, когда улыбнутся в его присутствии, или такой, как северяне — способный шутить над всем, что подвернётся, над глупостью, над любым неловким моментом — и над собой громче всех.
Я не буду выходить из себя, подумал Анну. И я не буду злиться на парня, приговорённого к смерти Львом только за то, что он некстати уцелел.
— Блохи? — переспросил Анну, криво ухмыльнувшись. — С чего это в шубе старого солдата жить такой ничтожной мелочи? Ты, Элсу, лучше спроси, есть ли змеи или скорпионы — я отвечу.
И все расхохотались так, будто предгрозовое удушье дождём пролилось. Сразу стало легко — и пропало ощущение лошади в дворцовой зале. И ушло зло.
Анну впервые это почувствовал — как гуо, если они присутствовали и подслушивали за шёлковыми ширмами, расписанными красными и белыми цветами, дружно провалились в бездну адову, совершенно посрамлённые и униженные. Элсу рывком потянулся — и обнял Анну поверх шубы со всеми воображаемыми блохами, змеями и скорпионами, прижался щекой к кирасе, а Анну ощутил сладковатый северный запах от его волос, отмытых до масляного блеска.
— Анну, — сказал Элсу одной радостью и тоской, — славно, что пришёл именно ты… и что ты — такой, как всегда, что ты — умный и спокойный, как всегда, брат!.. Скажи, это ты должен убить меня?
Анну отстранился.
— Откуда ты знаешь?
Элсу вздохнул и закашлялся. Анну хотел хлопнуть Львёнка по спине, но Ар-Нель остановил его руку:
— Это — простуда, Анну. Грудная болезнь. Так ты не поможешь. Уважаемый Учитель О-Ке, Лекарь Государя, или Ник — но не ты.
— Ты умираешь, Элсу? — спросил Анну, чувствуя затылком ледяное дыхание рока.
Элсу потянулся и облокотился на подушку.
— Я всё время умираю, Анну. Или меня собираются убить. Тоже мне — секрет. Я уже привык. К тому же, сейчас мне легче. Если ты не перережешь мне горло, может, я ещё поживу, — сказал он с совершенно северным, насмешливым и холодноватым превосходством в тоне.
