и в следующее мгновение ее пальцы окутались сиянием голубых молний. Одна из них сорвалась и ударила промышленника прямо в лицо, однако на лице этом яркой сверкнул алый камень, а молния рассыпалась ворохом искр и погасла.
— Бесполезно, моя дорогая, — произнес утробный голос. — Все это бесполезно. Сила, которой я теперь владею, вам не по зубам. Давайте поговорим, я уверен, мы начнем общие точки соприкосновения. В конце концов, деваться вам некуда. Было очень опрометчиво с вашей стороны сюда приходить.
В следующий миг кристалл на лице снова сверкнул, и за окном потемнело. Рассветные лучи, и без того с трудом проникавшие в комнату, исчезли. Наступила кромешная тьма, озаряемая лишь светом пурпурных молний за окном, который, напротив, сделался ярче.
— Теперь вы никуда не денетесь отсюда, — проговорил Пудовский. — Кокон закрылся. Можно сказать, что мы с вами теперь — гусеницы. Зародыши нового мира. Но только от вас зависит, станете ли вы бабочками, или погибнете, не переродившись.
— Никто тут ни во что не переродится! — произнесла Таня. По ее пальцам все еще бегали голубые искры, а волосы шевелились, напитанные электричеством. — С минуты на минуту здесь будут войска. Сдавайтесь, Пудовский, у вас не вышло. План был неплох, маскировка удалась, но не до конца.
— Сдаваться? — переспросил Пудовский с иронией. — И что тогда? Ну, давайте, пообещайте мне что-нибудь, во что я мог бы поверить? Замените мне пожизненную каторгу на тридцатилетнюю?
— Просто сохраним вам жизнь.
— Вы сами-то верите в то, что говорите, мадемуазель? Сохраните мне жизнь? После вот этого всего? — он с трудом кивнул головой, указывая на черную глыбу и молнии за окном. Таня промолчала.
— Зачем вы все это сделали? — спросил Герман. Он чувствовал, что молчание затягивается, и Таня, в которой закипал ярость, может сказать или сделать что-то не то. Нужно было потянуть время. Еще немного, и этому кошмару положат конец люди посильнее него.
— Что ж, давайте я расскажу, — спокойно произнес промышленник. — Мне спешить некуда, у меня впереди цела вечность. Никакие ваши войска, конечно, не смогут пробиться сквозь кокон до тех пор, пока я сам не решу, что пора его покинуть.
Я с детства знал, что я рожден для великого дела. В юности я полагал, что этим делом станет освобождение крестьян. Но я быстро осознал, что это было ошибкой. Никому не нужна свобода, всем нужен порядок. Его Величество отлично это понимал, поэтому он создал отличный порядок в свое время. Вот только этот порядок прогнил, пришло время заменить его новым.
Я много думал об этом. И когда шел, гремя кандалами, на каторгу. И когда махал киркой в каменоломне. И когда плыл в трюме парохода в Бразилию. И там, когда впервые увидел в джунглях развалины древнего святилища, построенного давно забытым исчезнувшим народом, я тоже думал об этом. И там, в святилище, ко мне воззвал голос. Он ответил на все мои вопросы, он объяснил мне все об устройстве этого мира и о том, как ниспровергнуть это устройство. Я понял и узнал столько, сколько не узнаешь из книг, даже если потратишь на их чтение тысячу лет. Вы даже вообразить не можете те темные бездны, что открылись перед моими глазами.
Но самое главное, я укрепился в своей убежденности, что миром правит сила. Обрети силу — и мир будет у твоих ног. И я ее обрел. Я заплатил за это своей человеческой формой, перестал быть человеком, стал чем-то иным, чем-то высшим.
Оказалось, что, если ты откажешься от своей человечности, падут многие оковы и исчезнут ограничения. Ты сможешь быть кем угодно. Магом? Пожалуйста! Вампиром? Сколько угодно! Но нужно таиться до поры до времени, умело отводить всем глаза, притворяться скучным дельцом, которого не интересует ничто, кроме бумаг и биржи. Вы так забавно бегали по кругу в поисках вампира, убившего князя Вяземского. А это я его убил, я!
С этими словами голова Пудовского вдруг вытянулась, побледнела, она открыл рот, и в нем показались клыки, тут же удлинившиеся и заострившиеся.
— Я это и так понял, — ответил ему Герман. — Поэтому мы здесь и оказались. А еще потому что вы напортачили с шишковидным элементом. Поторопились. Выдали себя.
— Не все ли равно теперь? Помешать мне вы не сможете. А то, что вы здесь оказались, мне только на руку. У меня к вам есть отличное предложение. Присоединяйтесь — вот что. Мне как раз не хватает искренних последователей. Не то, чтобы я не справился с теми, что есть, но и лишними вы не будете. Те, кто пойдет за мной, будут владеть миллионами душ каждый. И распоряжаться безграничной силой, которую эти миллионы душ дают.
— То есть, вы намерены свергнуть нынешнюю аристократию… только для того, чтобы заменить ее новой? — спросил Герман.
— Разумеется, — ответил Пудовский. — А как еще? Кажется, мы с вами однажды уже говорили об этом. Всегда будут те, кто отдает приказы, и те, кто подчиняется. Грех нынешней элиты состоит не в том, что она владеет чужими душами. А в том, что она узурпировала монопольное право ими владеть для себя и своих потомков. А потом эти потомки выродились, измельчали, превратились из волков в болонок, но при этом зубами вцепились в свое право владеть магией. В моем мире так не будет. В нем каждый будет доказывать свое право быть повелителем, но перед тем, кто докажет, будут открыты любые двери. Присоединяйтесь, и вы увидите, что новый мир будет гораздо лучше старого.
— И что же для этого нужно сделать?
— Да ведь я же уже сказал. Переродиться. Вас, наверное, интересует, как именно? Это уж мое дело, а вам достаточно лишь знать, что новое рождение даст вам огромные новые возможности. Да, даже вам, моя дорогая княжна. Вам, наверное, сложно в это поверить, но… впрочем, лучше один раз увидеть. Посмотрите на тех, кто уже сделал правильный выбор.
Он кивнул в сторону окна, и Герман осторожно в него выглянул. В пурпурном свете молний на площади высились шесть фигур, каждая из которых была ростом метра два с лишним, и выглядела гротескно и отталкивающе. С большим трудом Герман узнал в них виденных когда-то на фотокарточках приказчиков, и то только оттого, что головы у них, как и у Пудовского, остались прежними.
Крестьянин Кузьмин порос длинной жесткой шерстью, борода его стала козлиной, а руки обзавелись огромными когтями.
Мещанин Лапин обзавелся чудовищными мускулами, бугрившимися под остатками разорванной одежды. Похоже, он сорвал ее сам, заодно и расцарапав до крови кожу во время превращения.
Конечности Сидорова, напротив, неестественно истончились, но по ним то и дело пробегали от головы к пальцам зеленоватые искры.
Голова Циммермана висела в воздухе, окруженная также парящим над землей нагромождением стеклянных трубок и колб.
Темнокожий Монтойя стал теперь угольно-черным, и лишь два его рубиново-алых глаза мерцали в ночи.
Гусар Давыдов превратился в нечто вроде стального ежа, из которого во все стороны торчали острые сабельные лезвия.
— Вот они, будущие владыки этого мира, перед вами, — с гордостью произнес Пудовский. — Я поставил перед вами задачу узнать, кто из них меня предал. Никто, разумеется. И их верность была вознаграждена. Как видите, я умею ее вознаграждать. Однако в экипаже корабля, на котором я отправляюсь в будущее, еще есть вакансии. Вас, молодой человек, я назначу на должность Душекрада. Вам нравится? Пусть эта выдумка церковников оживет. У вас ведь есть в руках та вещь, что дает рабам свободу? Не отпирайтесь, я знаю, что есть. Вы срастетесь с ней в единое целое. Вы сами, без посредников, сможете дать свободу любому существу и воспользоваться полученной силой без остатка. Сейчас большая часть этой силы утекает в пустоту, ваш несовершенный механизм неспособен всю ее собрать. Но вы — сможете. И вам же достанется душа освобожденного вами человека, вы вечно сможете питаться силой, исходящей от него.
Что до вас, мадемуазель… я вижу, вам нравятся молнии. Что ж, в новом мире вы станете громовержицей, будете повелевать штормами одним только движением вот этой прекрасной брови. Миллионы людей будут молить вас о ниспослании хорошей погоды, а вы всегда сможете в гневе отвратить от них свой лик. А сможете явить свою милость, и в благодарность они наполнят вас новой силой. Поверьте мне, моя милая княжна, даже если вы станете когда-нибудь главой своего рода, что весьма маловероятно, вам не видать и тени той силы, что я вам
