Глава 16
Когда тот, кто сражается рядом,
Становится словно семья,
Нет лучшей судьбы награды,
Чем жизнь положить за други своя.
Чем выше солнце, тем сильнее палит… Наезженная и вытоптанная в поле колея (это вам не римские магистрали, мощенные булыжником!), гордо именуемая Тимофеем дорогой, кажется бесконечно серой и пыльной, а небо на контрасте – невыразимо голубым. В сторону же от «дороги» и до самой границы леса при легком ветерке колышутся ржаные колосья… Наверно, ржаные, я в зерновых культурах не силен. Однако же посевы сменяются напрочь вытоптанными, а где и выжженными участками – кто-то из крестьян сумел остановить огонь, и наверняка с огромным трудом. А кто-то его разжег, смачно наплевав на чужой труд и на то, что обрекает местное население на голодную гибель…
Сотник раздраженно ругнулся.
– Воры балуют. Ни себе ни людям жить не дают! Когда же мы этих гадов передавим?
– Скоро, друг мой. За этим мы и здесь…
Через какое-то время у небольшой березовой рощи мы увидели тело лисовчика – судя по внешнему виду, из черкасов. Он оказался повешен на ветке раскидистого дуба; птицы сделали невозможным разглядеть лицо несчастного.
Хотя несчастного ли?
Тимофей угрюмо посмотрел в сторону вора, а потом неожиданно произнес:
– Может, хотя бы похороним? Все-таки при жизни ведь крещеным был.
Я отрицательно покачал головой:
– Время, друг мой. Время. Да и чем ты копать собрался? Засапожным ножом и моим кинжалом мы будет рыть могилу целый день. Зачем оно нам? Как жил, так и умер… Зато те, кто убил его, могут принять нас за товарищей вора! В конце концов, прошлых наших жертв ты не шибко желал хоронить.
Стрелец помрачнел еще сильнее. Видимо, я невольно задел за живое, хотя раньше казалось, что Орел нисколечко не горевал об убитых нами ворах. Быть может, проведенное в монастыре время повлияло на его отношение к убитым врагам? Такое благородство похвально, но, как по мне, мертвым разбойникам уже все равно…
К полудню солнце стало печь еще страшнее, набрав небывалую мощь! Даже дыхание затруднилось, а над дорогой повисло марево… Кроме того, откуда ни возьмись налетела мелкая приставучая мошкара, принявшаяся допекать и лошадей, и нас с сотником. Фляга опустела уже наполовину, по пути нам не попалось ни одного приличного водоема с проточной водой (пара обмелевших крестьянских прудов не в счет), а небо продолжает оставаться чистым и безоблачным…
Рассчитывать на спасительный дождь не приходится. Так что платок мой на голове очень кстати! Он прекрасно защищает от палящих лучей – не зря морские волки носят его постоянно. В штиль и жару без него точно было бы не выжить…
Море. Вот бы сейчас окунуться в прохладные соленые волны. Да еще и с Викторией! Я улыбнулся своим мыслям – эх, прекрасные мечты…
Но ничего. Половина пути пройдена, а возвращаться всегда быстрее. И чем быстрее мы вернемся, тем быстрее я окунусь в Волгу! Пусть и не море, зато закаты у реки просто невероятной красоты!
Вскоре вдали от дороги показалась небольшая деревушка. Местные высыпали на дорогу – вначале дети, затем поспешающие завести их обратно бабы и старики. Мужиков я увидел всего троих, и те держали в руках широкие плотницкие топоры, заводя в избы жен и деток. Старики же остались стоять на околице.
– Здорово дневали, люди добрые! Не найдется ли у вас колодца, воды набрать?
Вперед вышел седой как лунь старец, ссутулившийся и весь какой-то иссушенный – то ли непосильным трудом, то ли бедами, обрушившимися на его деревню.
А может, и все вместе…
– И вам исполать, добры молодцы. Колодец чуть впереди увидите.
Тимофей обернулся ко мне и дал знак следовать за собой. Направив Стрекозу вслед за Угольком сотника, я догнал его уже у колодца.
– В седле оставайся, немец. И руки держи поближе к пистолям, а то мало ли… Может, местные черкаса того-то и прихлопнули. Хотя вряд ли, конечно, – если бы видели, наоборот бы, спрятали да закопали. Иначе налетят лисовчики да пожгут деревню в отместку…
Так же тихо, в тон стрельцу, осторожно меня предупредившему, я ответил:
– Так может, предупредим?
Орел согласно кивнул, одновременно с тем скрипя воротом:
– Конечно, предупредим. Дай только воды спокойно набрать, а то вдруг неправильно поймут нас.
Достав деревянное, стянутое железным обручем ведерко, сотник принюхался, пытаясь, видно, понять, не потравлена ли вода. А то вдруг селяне куски тел неудачливых воров туда бросили, для себя оставив иной колодец, а воду из этого предлагают теперь смахивающим на литовцев или ляхов путникам? Хотя ведь всплыли бы давно останки-то, да и вонь стояла бы…
Пригубив немного влаги, Тимофей одобряюще кивнул:
– Чистая вода, хорошая. Ничем не отдает! Давай-ка бурдюк свой…
Я подал флягу, и стрелец быстро ее наполнил, как и свой бурдюк, после чего от души напился прямо из ведерка, широко ливанув себе на грудь и за шиворот.
– Ух, хороша! Держи «чарку», немец, испей!
Всю дорогу я вполне себе стоически терпел жажду, но сейчас, видя, как жадно пьет товарищ, щедро обливаясь драгоценной влагой, я почувствовал сильнейшую жажду! Дважды просить меня не пришлось, и, как только Орел подал мне ведерко, я от души напился вкусной, прохладной воды, почитая ее сейчас едва ли не самым вкусным питьем на свете!
Осушив ведерко до последней капли (так же щедро облившись, как и мой соратник), я вернул тому ведро. Стрелец же начал набирать вновь, приговаривая про себя:
– Сейчас, родимые, сейчас попьете…
Спустя несколько минут напоены были и призывно ржущие лошади, почуявшие близость воды. Беднягам четвероногим, посменно несущим нас на себе, приходилось еще сложнее…
Наконец, вылив в траву остатки воды, недопитой кобылками, стрелец опустил ведро в колодец, после чего взлетел в седло и громогласно крикнул, обращаясь к держащимся поодаль старикам:
– По дороге к Ростову, в трех верстах пути от вас, висит на дереве черкас. Вы бы сняли его – не дай бог лисовчики налетят, заприметив убитого. Виноваты вы или нет – всех, кого успеют, пожгут да порубят!
Старики, однако, ничего не ответили, все так же настороженно косясь в нашу сторону, и Тимофей, раздраженно махнув рукой, пустил Уголька вперед.
– Слышь, Себастьян… Как доедем до князя и передадим благословение да дары старца, буду я тебя настоящей рубке учить!
Я удивленно хохотнул:
– Ничего себе предложение! Интересно, конечно, но мне ведь нужно будет учить рейтаров из ваших детей боярских. А ты видел, с кем мне приходится работать? Упрямые до жути, словно ослы!
Я страдальчески закатил глаза, а Орлов закатился громким смехом. Ну конечно, он же ведь видел мое последнее занятие с дворянами московитов.
– Ничего, по вечерам время найдется. Хотя бы пару-тройку раз скрестим клинки!
– Что же, это вполне осуществимо… Наверное.
Я усмехнулся, и товарищ мой ответил такой же понимающей улыбкой. При этом сердце мое вдруг предательски сжалось – пришло понимание того, что скоро наши с сотником пути разойдутся. Он вернется к своим стрельцам, я – к рейтарам. И предложение провести учебные схватки – ведь это, скорее всего, просто неуклюжая попытка сохранить зародившуюся в пути дружбу, не теряться в не таком уж и маленьком лагере Скопина-Шуйского после возвращения…
И я поймал себя на мысли, что да, я буду очень рад этим занятиям и времени, проведенному с другом. Стало даже немножко жаль, что после победы над ворами самозванца я покину Московию – край твердых и честных, иногда по-детски наивных, но столь искренних и открытых душой людей…
Но нет, все решено. После войны – только дорога домой и только Виктория.
Хотя ведь можно будет и вернуться – вместе с супругой…
– Ты действительно думаешь, что благословение старца поможет нам обрести победу?
