– Что, Толик, правильно мы идем? – спросил у меня Василий Александрович, заметив мои движения.
Я попробовал задать себе вопрос, на который в прошлый раз у меня возник в голове ответ в виде четкого пути. Но в этот раз ответа не последовало. В голове ничего не возникло, только мои собственные мысли.
– Когда я спрашивал на поляне, в голове возник именно такой путь, вокруг горы, – ответил я деду. – Сейчас еще раз спросил и – ничего, тишина…
– Наверное, из-за того, что Цветок закрыт, – предположил Синицын, разливая по пластиковым кружкам чай из котелка.
– Помню, что нам эту гору нужно обойти и спуститься с нее в ущелье, которое образуется этой горой и той, через которую нам надо перейти… Затем пойдем по ущелью и свернем наверх, направо, к перевалу. Только вот где нам точно свернуть нужно, я сказать затрудняюсь. Может быть, на месте разберусь. Как до перевала дойдем, там прямо все время, и потом – направо, в гору. Это место я помню, не пройдем.
– Если что, то откроем коробочку еще раз, – спокойно сказал Василий Александрович.
Синицын стрельнул в него неодобрительным взглядом.
– Вместо того чтобы каркать, лучше бы делом занялся, – сказал он.
Дед вопросительно посмотрел на Синицына.
– Что, забыл уже? Парням позвони и скажи, чтобы пилота притормозили, – напомнил Синицын.
Василий Александрович хлопнул себя по лбу и полез в рюкзак за телефоном.
После чаепития и отдыха, наш путь продолжился.
Дождь то усиливался, то ослабевал. Тучи, нагоняемые сильным порывистым ветром, затянули небо на многие километры, и ни в одной стороне не было просвета. Чернота дождевых туч и хлещущий по лицу дождь нагоняли мрачные мысли. Я их пытался отбросить, но они, как вязкая паутина, цеплялись за мое сознание и портили настроение. Это продолжалось до тех пор, пока одна из мыслей не зацепилась памятью за мои прошлые жизни, и все мое сознание сразу погрузилось в воспоминания.
С самого раннего детства отец начал меня учить кузнечному мастерству. Денег, зарабатываемых отцом, с трудом хватало на еду. Поселение у нас было небольшое, и работы было мало. В один день к нам заехал человек, весь обвешанный железом (отец сказал, что это рыцарь), и попросил починить его меч, который был весь кривой и в зазубринах. Рыцарь сказал, что через два дня поедет обратно к своему войску и заберет отлаженный меч. После отъезда рыцаря отец сразу принялся за работу, и к вечеру меч выглядел, как новый. Мне настолько понравилась работа отца с мечом да и сам меч, что я не мог от него оторвать взгляда, пока отец работал, а по завершению работы я весь следующий день крутился возле оружия, пытался его поднять, но силы хватало только на то что бы повалить его и потаскать по земле. Отец, опасаясь, что я поранюсь, спрятал от меня меч и взамен этого, что бы я не плакал, вырезал из палки деревянный и дал мне им поиграть. Когда приехал рыцарь, я выбежал его встречать со своим деревянным мечом, хвастаясь и показывая, как умею махать им. Рыцарь остался очень доволен работой отца, щедро отблагодарил его и сказал, что у него теперь всегда будет работа. И не обманул. Вскоре приехали еще несколько воинов и попросили починить кому шлем, кому меч, щит или кольчугу. Теперь у отца появилась постоянная работа, он стал не только чинить оружие и латы, но и изготавливать их.
Я рос, перенимал ремесло отца и одновременно учился ратному делу у приезжавших к нам воинов. Когда я немного подрос, родители отдали меня в монастырь, где я учился грамоте, разумно считая, что кузнечное ремесло может прокормить, но не сделает великим человеком. На протяжении многих лет я обучался многим наукам и языкам и каждый день практиковался в искусстве владения мечом у одного монаха. Про него говорили, что он был самым искусным мастером этого дела и участвовал во многих походах. Я был старательным учеником и в конце концов превзошел его в боевом искусстве, чему старик был рад. Однажды к нему приехали рыцари. Они о чем-то долго разговаривали. Я не вытерпел, подкрался и подслушал разговор. Они упрашивали моего учителя отправиться с ними в крестовый поход, говорили, что его умение и знания им крайне необходимы. Мой учитель отказывался и говорил, что не может больше воевать ради веры. Он говорил, что человек свободен в выборе вероисповедания, и мы не можем заставлять людей верить по-нашему. Рыцари с ним спорили и говорили, что Господь Бог один и религия должна быть одна.
«А я ведь я знаю столько же, сколько и он! Учитель передал мне все свое умение ведения боя и управления войском, а оружием владею даже лучше, чем он», – подумал я, вышел из своего укрытия и обратился к рыцарям:
– Возьмите меня с собой, я вам пригожусь не меньше, чем он!
Рыцари уставились на меня в недоумении и обратились к монаху:
– Кто это?
– Тебе не стоит этого делать! – взволнованно обратился ко мне учитель.
– Откуда тебе известно, что мне надо, а что нет? Зачем ты меня научил всему, что знаешь, а теперь говоришь, что мне этого не надо делать?
И учитель удрученно опустил голову, поняв, что останавливать меня он не в праве.
– А что ты умеешь? – спросили меня рыцари.
– Все, что умею я, – ответил за меня монах. – А мечом он владеет даже лучше, чем я…
В тот же день я покинул монастырь. Приехав домой к родителям, я заявил, что ухожу в крестовый поход.
– Я знал, что этот день когда-то настанет… – сказал отец и достал специально для меня выкованные латы, шит и меч.
Так я стал рыцарем. Участвовал в крестовых походах. Наша миссия была обращать другие народы в нашу религию – христианство. Тех, кто не покорялся, мы безжалостно убивали. В постоянных битвах и войнах против инаковерующих прошло много лет. За заслуги перед церковью меня награждали землями, домами и даже захваченным нами городом. Но со временем меня начало посещать чувство, что я делаю что-то не так. В моей душе, что-то противилось убийствам ради веры. И вскоре я понял, что мы убиваем не ради Бога, не ради веры, а ради укрепления власти тех людей, которые стоят во главе нашей религии. Только для того, чтобы власть папы простиралась намного дольше, чем было до этого. Я вспомнил слова учителя-монаха, что человек свободен в выборе веры, он сам должен решать, как ему верить в Бога. Те, с кем мы воевали, тоже верили в Бога, но по-своему, и мы ни от кого не получали права заставлять их верить так, как верили мы. И тогда я для себя твердо решил, что больше никогда не буду убивать людей только из-за их иноверия. На момент своего решения я уже был влиятельным человеком. Я заявил о своем решении церкви, и меня сразу объявили вероотступником, предали анафеме и отобрали все имения. Папа и его епископы понимали, что если меня отпустить просто так, то за мной последуют и другие, а это церковным иерархам было невыгодно. Поэтому, помимо проклятия, наложенного на меня церковью и лишения всех имений, меня заочно приговорили к казни. Узнал я об этом, находясь в доме своего отца, от хорошо знакомого мне рыцаря, который, как я знал, принадлежал к одному из самых влиятельных орденов рыцарства – Ордену рыцарей-храмовников или Ордену Креста. Церковь их побаивалась, но в то же время и уважала, что было довольно странно и загадочно для того времени, когда церковь контролировала все.
