разговаривать. Вождь не настаивал, а продал его работорговцу с юга.
Так волот оказался в более цивилизованных землях людей. Вскоре работорговец продал его однорукому и очень старому ланисте [3] по имени Стонк, который сам когда-то в былые времена был рабом-гладиатором, но выкупил свою свободу, став чемпионом Кантара. Правда, долго радоваться новому статусу и свободе не получилось — через несколько дней он потерял руку в пьяной драке. Но отчаиваться новоиспеченный чемпион не стал и вскоре организовал собственную школу гладиаторов. Скупал крепких и мускулистых рабов со всего света, обучал их гладиаторскому мастерству и стал зарабатывать неплохие деньги.
Ибрагил стал любимчиком Стонка. И не столько за силу и быстро развивающиеся умения, сколько за бесстрашие. Волот бился как в последний раз. Жестко, сурово, до последнего. Побеждал почти всегда, и очень скоро заработал репутацию бесстрашного воина. Но однажды его перехитрили и нанесли тяжелое увечье. Рассекли бедро так, что оно заживало добрых три месяца. Еще около полугода Ибрагил не мог нормально ходить и еще столько же — не мог сражаться на арене. Целый год Стонк ухаживал за Ибрагилом, как за больным сыном. Он верил в него. Знал, что тот рано или поздно станет чемпионом.
Но как только Ибрагил снова начал собирать лавры и приносить деньги и славу старому ланисте, как того скосила хворь. Вскоре Стонк умер. Ему был восемьдесят один год. Для гладиатора он прожил очень долгую жизнь.
Школу Стонка расформировали, а гладиаторов распродали с аукциона другим ланистам или работорговцам. Так Ибрагил попал к Малькону — своему последнему хозяину, у которого прослужил долгие семь лет.
— И что же ты молчишь? — раздался голос Немизии. Волот вынырнул из воспоминаний. Надо же, картины прошлого настолько затуманили голову, что он даже забыл о валькирии. — Не хочешь говорить? Понимаю. Не буду настаивать. Люди слишком жестоко обходились с тобой, и мне не обязательно знать все подробности.
— Я всякого повидал. Подлость, жестокость, ярость, трусость, глупость. Но не все люди подлы и жестоки.
Валькирия вздохнула. И в ее вздохе прямо-таки звенело несогласие.
— Я видела истинное лицо людей. Ты не хочешь рассказывать о своей боли, ну а я о своей поведаю. Много лет назад, когда я еще только была молодой жрицей, несколько наших сестер, отправленных в рейд на дальнюю границу, попали в засаду к гарпиям. За неделю до этого мы разворошили их гнездо, вот они и решили отомстить. Из тридцати трех выжили только восемь. Недалеко проходил отряд людей-воинов. Я уже и не помню, подданными какого королевства они были, да это и не важно. Они отбили сестер. И я была бы очень рада на этом закончить историю, но… — Немизия покачала головой, помолчала, снова вздохнула, — …не получится. Люди попросили заплатить за спасение. Но не деньгами или другими ценностями. Они заставили их расплатиться своими телами, понимаешь?
Волот кивнул. У его народа подобное считалось непозволительным, но у людей такая «расплата» была в ходу — он это знал.
— Их было всего лишь восемь. Раненые, ослабшие, измученные. Они ничего не могли поделать. А в отряде людей насчитывалось больше сотни солдат. И каждый получил оплату. Каждый! — Голос валькирии не дрожал и не срывался, но в нем чувствовалась истовая ненависть. — Трое из сестер умерли через несколько дней после возвращения в Валь-Кирин, еще двое пали в очередной схватке с гарпиями через несколько месяцев, не пытаясь даже защититься. Трое оставшихся никогда больше не смогли иметь детей, хотя были достаточно молодыми для этого. Люди спасли их, это верно, но сделали это лишь для того, чтобы погубить самим… И в этом вся их суть.
Ибрагил не стал переубеждать валькирию. У нее своя правда, своя боль. К тому же он не был поборником человечества, скорее, даже наоборот. Зато волот хорошо умел различать грани между черным и белым, добром и злом. Во всяком случае, он так думал.
На палубе появилась Айлин. Пепельные волосы девочки были хорошо расчесаны и забраны назад. Взгляд как обычно потуплен, шажки короткие, неуверенные. Она прошла мимо волота и валькирии и остановилась у фальшборта. Посмотрела вдаль.
— Бедная девочка, — прошептала Немизия, но Ибрагил отлично расслышал ее. — С ней что-то не так.
Ибрагилу Айлин тоже казалась странной. Но он старался не думать об этом. За свою жизнь он повидал много чего необычного, и запуганная неизвестно кем или чем девочка была не самым странным явлением природы.
— Надвигается шторм, — тихо произнесла Айлин.
— Ты что-то сказала? — спросила Немизия.
— Скоро будет шторм, — чуть громче повторила девочка. — Очень сильный. И не всем удастся его пережить.
Волот посмотрел на небо. Солнце беспощадно пекло, на голубом полотне не было ни единого облачка. Слова девочки казались, по меньшей мере, смешными. Валькирия тоже подняла голову, осматривая небосвод.
— Ты уверена? Небо-то чистое. — Немизия опустила недоверчивый взгляд на Айлин.
— Пожалуйста, будьте готовы к нему, — умоляющим голосом попросила девочка и зашагала прочь.
Немизия вздохнула и произнесла:
— С ней определенно что-то не так.
— Да, — кивнул волот. — Раньше она все время молчала, а теперь заговорила. Может, она способна чувствовать погоду? У некоторых есть такой дар.
— Еще она сказала, что не все его переживут. Думаешь, она и будущее способна видеть? Два дара в одной маленькой девочке — слишком много.
— Возможно, ей просто приснился дурной сон. — Как и мне, хотел добавить Ибрагил, но промолчал. Сон, в котором он рубил людей, по-прежнему посещал его по ночам. — А некоторые сны кажутся очень реальными.
— Айлин, — послышался тревожный голос, и на палубу поднялась Девана. — Куда же тебя понесло? — Женщина прошла мимо волота и валькирии, будто не заметив их.
Ибрагил давно понял, что женщина опекала девочку. Относилась к ней, как к своему ребенку. И в ней тоже было что-то необычное. Должно быть, странности притягиваются.
— Эта тоже словно не от мира сего, — озвучила общую мысль Немизия, глядя вслед Деване. — Хотя она мне нравится. Независимая, дерзкая, непредсказуемая. Говорят, она чуть было не отстрелила причиндалы Даку. — На лице появилось нечто вроде злорадной улыбки. — Похожа на наших воительниц. В Валь-Кирине она бы отлично прижилась.
Ибрагил, окинув взглядом широкую спину Деваны, вспомнил Милорху, свою давнюю знакомую
