правой ладони. Густая тёмная кровь закапала на земляной пол. Нисколько не изменившись в лице, кузнец протянул нож мне.
Я взял нож, зажмурился и полоснул себя по руке.
Бля, больно-то как!
Я крепко пожал руку кузнеца.
Тёплая струйка крови, своей и чужой, потекла по запястью под рукав.
— А вот теперь можно и выпить! — кивнул Чупав.
— Давно пора, бля! — не выдержал Сытин.
— Всё, Немой! — сказал Сытин, глядя, как я запираю дверь кузницы. — Погнали домой.
За дверью мерно и звонко стучал молоток.
Я помотал головой.
— Ну, что ещё? — нетерпеливо спросил Сытин. — К Глашке намылился?
Я кивнул.
— Да у нас она! Как только Михей уехал — я первым делом Глашку к нам забрал. Второй день тебя дожидается. А ты всё шастаешь где-то, как кот помоечный.
Бля! Сам меня гоняет в хвост и в гриву, а я виноват!
Я вскарабкался в седло. Замотанная грязной тряпкой рука болела, но терпимо.
Мы рысью доскакали до дома. В смысле, это Сытин скакал рысью. А я подпрыгивал в седле, как мешок с говном.
— Ох, Немой, — покачал головой Сытин. — Учиться и учиться тебе ещё.
Прямо, древняя мумия вождя, а не колдун!
Научусь, куда ж я денусь? Хер ли вы тут нормальные глайдеры изобрести не можете? А я мучайся!
Возле наших ворот я уже привычно плюхнулся брюхом на седло и сполз на землю.
Похоже, долго придётся враскорячку ходить!
Сытин постучал в створку.
— Кто там? — немедленно откликнулся из-за забора голос прадеда.
Он всю ночь у ворот караулил, что ли?
— Дед Миша! — устало сказал Сытин, заводя коней во двор. — Покорми лошадей, а? Нам с Немым хоть немного подрыхнуть надо!
— Я вам конюх, что ли? — проворчал невидимый прадед. — Сами бухали где-то всю ночь, а теперь лошадей покормить не могут!
— Немой! — от крыльца мне на шею с визгом кинулась Глашка. — А что у тебя с рукой?
— О стекло он порезался, когда к бабе лазил, — ухмыльнулся Сытин. — Немой! Если ты к утру не выспишься — сам будешь виноват, так и знай!
Ой, можно подумать, бля!
Понятное дело, я не выспался. Сидел за столом и зевал, как рыба, которую вытащили из воды. Зато Глашка ходила счастливая, аж светилась!
Баба Дуня хлопотала у печи. А Глашка сновала из кухни в столовую, таская жареное мясо, блины, сметану и кувшины с морсом.
— Кушай, дядь Вася, — приговаривала она, крутясь ужом вокруг Сытина.
— Глашка, а ты чего такая ласковая? — подозрительно спросил Сытин.
Глашка опустила глаза.
— Дядь Вася! А можно я с Немым поеду? — выдохнула она.
Бля, мне только этого не хватало!
И ведь ночью молчала, хитрюга!
Ну, не в смысле вообще молчала! А в смысле — со мной не просилась. Решила с тылу зайти.
— Охренела? — строго спросил Сытин. — Немой по государственным делам едет. Сиди здесь и не выдумывай! Если с тобой что случится — Михей меня на тряпки порвёт.
— А если с Немым что случится? — возразила Глашка.
— Типун тебе на язык! Тогда я сам себя порву.
— Хватит спорить! — раздался откуда-то из-под стола строгий голос. — С Немым поеду я.
На стол ловко вскарабкался Мыш.
На голове его было надето чайное ситечко. На груди и спине висели начищенные железные пластинки.
— Что это за херня? — изумился Сытин, тыкая пальцем в мышиную грудь.
— Доспехи! — важно ответил Мыш. — Дед Миша смастерил.
Сытин заржал так, что с потолка посыпалась труха.
— А это что? — сквозь смех спросил он, показывая на белую повязку пониже мышиного живота.
— Ну, это так, — смутился Мыш. — Натёр немного. Картинка в Камасутре непонятная попалась.
— Бля! — скрючился от смеха Сытин.
После завтрака мы спустились во двор, где уже ожидали пятеро дружинников. Все они молодцевато сидели верхом. Каждый держал за повод запасного коня.
Четверо, как на подбор, были белобрысыми молодыми богатырями. Пятый — низкорослый, азиатской внешности. Его чёрные волосы были заплетены в косичку, над верхней губой пробивались редкие усы.
— Сашка, Мишка, Гришка, Прошка и Джанибек, — скороговоркой представил дружинников Сытин. — Запомнил, Немой?
Ага, бля! Записал карандашиком!
Джанибек весело улыбнулся, показывая мелкие белые зубы.
— Ну, а вы чего расселись? — строго спросил дружинников Сытин. — Слезайте с коней — проклинать вас буду.
Парни ловко соскочили с коней на землю.
Мне бы так!
Сытин щёлкнул пальцами, и дружинники замерли. Их окутало лёгкое белое сияние.
Это что за хрень?!
— Немой, подойди сюда, — позвал меня Сытин. — Руку приложи.
Я осторожно протянул к сиянию левую руку.
— Лучше порезанную, — остановил меня Сытин. — Так надёжнее. Да тряпку-то размотай — заразу занесёшь в колдовство!
Размотав с правой ладони тряпку, я глубоко вздохнул и сунул руку в сияние.
И ни хрена не почувствовал.
Присмотрелся повнимательнее. С раскрытой ладони тянулись тонкие-тонкие струйки крови — как будто кровяные паутинки. Они медленно впитывались в сияние.
Я недоумённо взглянул на Сытина.
— Теперь они за тебя сдохнут! — весело сказал Сытин.
Охренеть! А оно мне надо?
— Ну, или выполнят любой твой приказ. Хотя, как ты им прикажешь? — Сытин опять заржал.
Вот, бля, у кого весёлое утро!
Я растерянно покрутил головой.
— Да не переживай, Немой! Им так проще. Не надо думать, выполняй приказ — и всё. Сам не знаешь, что ли?
Я внимательно прислушался к себе — нет ли у меня желания срочно сдохнуть за Сытина?
Желания не было. Но и отторжения эта мысль не вызывала.
Вот колдун, бля!
Сытин снова щёлкнул пальцами, и дружинники ожили. Растерянно закрутили головами, потом увидели меня и подобрались.
Приятно!
— Ладно, валите! — махнул рукой Сытин. — Долгие проводы — лишняя пьянка!
Дружинники разом вскочили на коней.
Я обнял кусающую губы Глашку и тоже взгромоздился в седло. Мыш вскарабкался по моей ноге и устроился в густой лошадиной гриве. Лошадь недоверчиво покосилась на него, но возражать не стала.
— Немой! — окликнул меня Сытин. — Возьми, передай!
Он протянул мне тяжёлый свёрток, обмотанный мешковиной и тщательно перевязанный верёвкой.
Кому передать, бля?
Я ощупал свёрток. Похоже на маленький бочонок.
— Он встретит на дороге. Мимо не проедешь! — ухмыльнулся Сытин. — Всё, гоните!
Я быстро вошёл во вкус. Охренительно — ехать во главе пусть небольшой, но своей дружины. Ноздри с удовольствием втягивали терпкую смесь запахов конского пота и придорожной полыни.
Я обернулся, разглядывая парней.
Они трусили неторопливой рысью, а в сёдлах сидели так, словно родились верхом.
На левом боку у каждого висела сабля, а поверх неё — лук в кожаном чехле.
Доспехи дружинники не надевали — в своём городе это смотрелось
