– Все, дальше твое присутствие здесь необязательно. Касательно твоего размещения… Придется, Риордан, побыть узником. Я заточу тебя в один из наших казематов.
– Надолго, мой господин?
Накнийр усмехнулся.
– Хотелось бы навсегда, поскольку я предвижу, что ты доставишь еще немало проблем. Когда должна срастись кость?
– Через две недели, мой господин.
– Ты нуждаешься в перевязках, полагаю?
– Нет. Пайрам сделал лечебный растительный пластырь, а поверх наложил фиксирующую повязку. Через две недели я должен быть здоров.
– Хорошо. Через четырнадцать дней я пришлю к тебе королевского лекаря Рутгерта. До этого дня будешь пользоваться гостеприимством тайной полиции, – проговорил Накнийр равнодушно. – Магат! Поместишь его в глейпинский каземат. Камера по первому классу.
– Питание тоже по первому классу, господин? – уточнил толстяк.
– Ну уж нет! Иначе он разжиреет за две недели. По классу два. Ты все уяснил, Риордан?
Тот склонился в поклоне.
– Благодарю вас, мой господин.
Впервые за вечер в улыбке визира не было ноток презрения.
– То-то, – мягко заключил он. – Потом явишься сюда, ко мне. Тогда мы с тобой и разберемся.
Прозвучало мрачно, но поединщик не испугался. Грозный визир просто забыл, как общаться с людьми подругому, Риордан уже это понял и не реагировал на подобные реплики.
Карета тайной канцелярии походила на катафалк Судного дня, который боги отправляют за злонамеренными грешниками. Черная, как смоль, из ободьев колес торчали острые шипы, а запряжены в нее были саблезубые твари, лишь отдаленно напоминающие лошадей. Морды скакунов закрывали маски, снабженные наглазниками, общее впечатление было жутким. Форейтор тоже носил маску, похожую на лицо трупа месячной давности. Словом, карета представляла собой инструмент устрашения, и ее появление на улицах Овергора срабатывало не хуже набатного колокола. Внутри вместо двух сидений была оборудована клетка, но Магат кивнул Риордану на место рядом с собой.
В каземате их встретил заспанный надзиратель, пожилой человек великого роста с неправильным прикусом. Он, щуря сонные глаза, отобрал у Риордана кушак, составил опись имущества, взвесил на руке его кошель и вопросительно заявил:
– Двадцать рейсов, полагаю, не больше.
Шея Магата мгновенно стала пунцовой:
– Переписать в точном соответствии! – рыкнул он. – Камера по классу один, питание по классу два.
– Прогулки, сношения? – осведомился надзиратель.
– Запрещены.
– Пытки, допросы?
– Исключить.
– А где его дело?
– У нас.
– М-м-м… За что задержан?
Риордан уже напрягся в ожидании приговора «государственная измена», но услышал:
– Мошенничество.
– Как записать?
– По номеру камеры.
– Понял. Вопросов нет, – надзиратель захлопнул регистрационный журнал и обратился к Риордану:
– Отныне ты заключенный номер шестьдесят два. На это прозвище будешь отзываться. Меня именовать смотрителем, коменданта тюрьмы – «господин». Все понял?
– Понял, смотритель.
Они продвигались по извилистым коридорам каземата. Риордан шел первым, почти на ощупь, а сзади ступал смотритель, монотонно бубня, как человек, который давно привык разговаривать сам с собой:
– Питание по классу два полагается три раза в день. Завтрак, обед, ужин. Вода для питья в чане, для омовения в рукомойнике. Разговоры запрещены, песни запрещены, нечленораздельные крики запрещены. Наказание – лишение пищевого рациона на день. Повторное наказание – лишение воды на день. Третье нарушение – личная беседа со старшим смотрителем.
Риордан подумал, что выражение «старший смотритель» похоже на две лесенки. Сначала взбираешься по первой – «старший», потом перед тобой оказывается еще одна, более крутая – «смотритель». Ты лезешь вверх по названию его должности, а потом из тебя выколачивают дух за нечленораздельные крики. Но ему не пристало вопить или петь, или как-то иначе привлекать к себе внимание. Он вообще пребывал в приподнятом настроении, которое поймет любой человек, только что избежавший смертельной опасности. Еще пару часов назад он бы не дал за свою жизнь и половины рейса, а теперь угроза исчезла, он вновь вернулся под защиту закона. Да, об узниках казематов болтали всякое. Дескать, о многих тут забывают, и люди проводят годы в ожидании даже не суда, а рассмотрения своего дела. Но Риордан верил, что такого с ним не случится. Накнийр – человек, который может казнить или убить в мгновение ока, но лгать он не станет. Особенно такому человеку, как Риордан, это просто ниже его достоинства.
Оставался вопрос насчет его, Риордана, таинственных покровителей. Или покровителя. В Овергоре он пробыл совсем немного, знакомых вельмож у него по пальцам перечесть. Кто бы это мог быть? Накнийр исключается. Скиндар? Бравый капрал хоть и пользовался уважением в городе, но не входил в когорту влиятельных лиц. Биккарт? То же самое, даже еще хуже. Мастер войны сейчас пребывал в опале, и только поединщики своей кровью могли либо обелить его имя, либо растоптать его окончательно. Кто еще? Граф Танлегер? С чего бы? Они виделись один раз, вряд ли за ту недолгую беседу вельможа проникся к нему особенной приязнью. Если, конечно, не личная симпатия. Впрочем, с его, Риордана, внешностью данное предположение неуместно. Тиллиер как-то сказал, что к нему может воспылать страстью разве что дикая коза, да и то в глубоких сумерках. Принцесса Вера остановилась перед ним на пару мгновений. Но что может объединять девушку августейших кровей и безродного меченосца? В качестве гипотезы оставался неизвестный вельможа, что поставил на карьеру Риордана серьезные деньги и теперь заботился о своем вкладе. Кем мог быть этот человек? Не исключено, что он принадлежал к первым лицам Овергора, сумма была серьезная, его интерес соответственно. На этой теории Риордан и остановился.
Когда за ним с лязгом закрылась решетчатая дверь камеры, недавний поединщик обомлел. Возможно, для столичных жителей такая обстановка была в порядке вещей, но он, деревенский парень, выросший в нищете, попал в маленький оазис роскоши. Постамент из дикого камня со стульчаком, обитым бархатом, раковина с умывальником, коврик по полу, стол со стулом, более похожим на кресло, высокая кровать с пышной периной и занавеска с гербом Овергора, что прикрывала собой решетчатое окно. Синяя занавеска почему-то произвела на него наибольшее впечатление. Этот кусок ткани превращал камеру в подобие дома. Позади бубнил смотритель:
– Порча имущества запрещена. Заключенный первого класса имеет право закрыть дверь перед жалюзи в камеру, чтобы обеспечить приватность. При обходе коменданта все двери должны быть распахнуты, иначе заключенный будет подвергнут дисциплинарному наказанию. Использованную посуду следует помещать в лоток перед дверью. Вопросы есть?
– Вопросов не имею, смотритель.
Служитель пенитенциарной системы удалился в молчании, раздумывая о том, почему этого молодого щенка нельзя обобрать до нитки? Возможно, тайная канцелярия стала принимать мзду с заключенных и не делиться с тюремщиками, что подрывало устои общества.
А Риордан разделся, бухнулся в объятья мягкой перины и заснул мгновенно, без сновидений. Ему приснились голубые горы Тиверийского хребта.
На завтрак принесли кашу, краюху белого хлеба, кусок сливочного масла и пять яиц. Воду заменяло разбавленное вино дымчатого окраса. Каша была вкусной. Уминая ее за обе щеки, Риордан подумал о том, а каково же питание по первому классу? Блюдо из дичи с фруктами? Фаршированный поросенок? Нет, с него довольно и такого стола. А уж обстановка… Он понял, что за всю свою жизнь ни разу не ночевал в таком изысканном интерьере. Когда смотритель явился за грязной посудой, Риордан, предварительно испросив разрешение, высказал ему просьбу: он хотел получить из тюремной библиотеки все книги по фехтованию, которые там имелись. И, если это возможно, тренировочную деревянную рапиру. Смотритель смерил его взглядом:
