— подруги! А ты, Костя!
— Что не так? — спросил я.
— Ты должен был поставить меня в известность!
— Ты что — моя мама?
— Я — твоя сестра! — Надя артистически воздела руки к небу. — Я — тень твоя на этой земле!
Мы с Полли переглянулись.
— Похоже, кто-то выпил больше одного бокала, — заметила Полли.
— Тьфу на вас! — насупилась Надя. — Пойду обрадую общество. У вас есть пара минут на прощальный поцелуй.
Она испарилась так же внезапно, как появилась.
— Две минуты! — воскликнула Полли. — Константин Александрович, погодите, не нужно спешить, я хочу, чтобы это был особенный момент!
Она отскочила от меня и — повалилась на капот автомобиля, как будто внезапно лишилась сознания.
— Послушай… — начал я.
— Костя! — подскочила Полли. — Ты должен был меня подхватить! И тогда заиграла бы музыка, и наши губы… Ах, давай ещё раз.
И она, томно вздохнув, вторично повалилась на машину.
Я озадаченно наблюдал за этим представлением. Парой часов раньше Полли меня оттолкнула, когда я пытался её поцеловать, а уж покраснела так, что в темноте было видно. Но, похоже, то относилось к прежнему Косте. А сейчас разыгрывалось совершенно другое представление, на этот раз — для меня лично.
В принципе, какую-то логику в этом всём я находил. Костя, наверное, был для Полли другом по сумасшедшим детским приключениям и никем больше. А от меня исходила совсем другая аура. Не зря же она в машине отметила, как я повзрослел.
— Впрочем, это выглядит красивее, когда медленно, — сказала Полли, вновь поднявшись. — Давай, на счёт три. Раз, два… Ах, здесь так душно!
И она, приложив ладонь ко лбу, принялась медленно падать.
Я шагнул вперёд, подхватил её. И как-то само по себе вдруг получилось, что Полли вся, целиком, оказалась у меня на руках.
— Ах, Константин Александрович, — пролепетала она и потянулась вверх, к моим губам.
И тут зазвучала музыка. Тонкой романтической нотой вступила скрипка, миг спустя её поддержал оркестр.
— Это ещё что? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
— Это — судьба! — прошептала Полли.
У меня, однако, возникло стойкое ощущение, что я стал жертвой дурацкого розыгрыша.
— Да поцелуй же меня, наконец! — выдохнула Полли, вцепившись мне в лацканы фрака.
У меня уже, по сути, выбора не было. Ну не бросать же её на гравий дорожки, в самом деле. Поцелуй так поцелуй, это ведь никаких обязательств на меня не накладывает…
Но тут вмешались высшие силы.
— Аполлинария Андреевна! — грянул сердитый женский голос, и музыка оборвалась.
— Ой! — пискнула Полли и так ловко соскочила на землю, что я восхитился. При такой ловкости из захватов должна выходить на раз-два. Впрочем, это я опять о своём. — Maman, вы всё не так поняли, мне сделалось дурно, Константин любезно…
К нам решительно приблизилась высокая женщина в пышном платье. Я молча поклонился, не зная, что ещё сделать.
— Это мне от твоего поведения делается дурно! — заявила дама. — Какой позор! Заставить Константина Александровича сбежать с праздника, устроенного в его честь!
— А-а-а?! — возмутилась Полли. — Это не я! Он… Он сам предложил!
Она указывала на меня пальцем, как ребёнок, которого несправедливо обвинили.
— Молчи! — топнула ногой дама. — Константин Александрович, я прошу прощения за недостойное поведение своей дочери. Надеюсь, вы нас простите.
Ох, не видела она недостойного поведения… Впрочем, не буду разубеждать женщину в её заблуждениях.
— Ровным счётом никакого беспокойства, госпожа э-э-э… — Я вдруг понял, что понятия не имею, как зовут мать Полли. — Мы просто немного покатались по городу, и это целиком моя вина. Это я уговорил Аполлинарию Андреевну составить мне компанию. Прошу простить.
— Ах, не выгораживайте её!
— С вашего позволения, я бы хотел завтра вечером ещё раз украсть вашу дочь.
Дама перевела взгляд с меня на зарумянившуюся Полли, потом — снова на меня. И величественно сказала:
— Посмотрим на её поведение.
— Ма-а-ама!
— Идёмте, Аполлинария Андреевна. Ваш отец не любит ждать, как вам хорошо известно. Поблагодари Константина Александровича за прекрасный вечер.
* * *
Утром Надя опять собралась в город, и спросила меня, не подвезти ли. Разговор происходил за завтраком — довольно поздним, по случаю затянувшегося допоздна торжественного приёма.
Я задумался. После всех вчерашних происшествий чернота жемчужины держалась в пределах четверти, так что большой необходимости отправляться на «детоксикацию» к Клавдии не было. Увидеть Клавдию мне, конечно, хотелось. Но я прекрасно понимал, что в больнице у неё немало дел помимо меня. Лучше уж наладить встречи в нерабочее время. У меня ведь есть её номер телефона.
— Нет, я, пожалуй, отдохну дома, — сказал я.
Надя кивнула, но разговор на этом не закончился.
— Я давно хотел спросить, куда это ты ездишь каждый день? — нахмурился дед.
— Ну-у-у, знаешь, — вдруг смутилась сестра. — Туда, сюда… Всякие там… дела.
— Надежда Александровна. — Дед сменил тон, и это явно не предвещало ничего хорошего. Над нашим семейством перестал висеть дамоклов меч в виде финансовых проблем, и дед вспомнил о своих обязанностях воспитателя. — Барятинские теперь — вновь правящий род. Наше самое сильное оружие и самая надёжная броня — это наша репутация. Поэтому я бы хотел в точности знать, какие именно дела требуют твоего ежедневного присутствия в городе!
— Что такое? — нахмурилась Надя. — Я что, под надзором?
— Ты под моей опекой до достижения совершеннолетия, если не забыла.
Дед явно не собирался идти на попятный, он так и буравил внучку взглядом.
— Наденька, — подключилась Нина, — Я тоже уже задавала тебе этот вопрос. И твоё запирательство только утверждает нас в мысли, что ты занимаешься чем-то неподобающим. Будь добра, покажи свою жемчужину!
Надя побледнела. Видимо, такое требование было чем-то из ряда вон. Тем не менее, она резким движением вытащила цепочку с жемчужиной из-под домашнего платья и показала. Там было меньше черноты, чем у меня. Может, одна восьмая или десятая часть.
— Довольны? — В голосе Нади зазвучали слёзы.
— Будем довольны, когда ты скажешь, куда… — начал было дед, но тут я решил вмешаться.
Я был уверен, что Нина вступится за племянницу, но та неожиданно приняла сторону деда, и это меня покоробило. Там, откуда я родом, дети и подростки были свободны, как ветер. А допросы и ограничения навевали ассоциации с политикой Концернов. Те тоже постоянно норовили что-нибудь изобрести такое, чтобы каждый шаг каждого человека был оцифрован и заархивирован, ради последующего использования против этого человека. Многие из нас недоумевали: зачем вообще заморачиваться? Ну брали бы просто случайных людей и швыряли в тюрьму. Но Концерны упрямо подводили под свои действия какие-то оправдания, и от
