меня даже посрать сходить невыполнимая задача. Лежу тут, как помидор поверх навозной грядки, только по запаху и понимаю, что обгадился…
— Мой отец тоже мне так отвечал, — поделился ликвидатор детскими воспоминаниям. — Он меня учил, что настоящий мужчина никогда не станет искать ни у кого заступничества, а пойдет и разберется с обидчиками самостоятельно.
— Да уж, — выдохнул Вован, — в этом наши с тобой старики похожи…
Умар еще долго говорил с человеком, жизнь которого ему предстояло забрать. Он послушал о его прошлом, рассказал о своем. Окунулся в бескрайнюю бездну отчаянья, куда молодого солдата столкнула маленькая оболочечная пуля. Еще полгода назад он был здоров, полон сил, амбиций и надежд. А потом р-раз! И во время самого обычного будничного патрулирования что-то клюнуло его в шею. Вован даже боли не почувствовал. Просто ноги вмиг держать перестали, хотя первое время еще и шевелились.
А дальше пошла длинная череда операций, наркозов, больничных палат и нескончаемый парад белых халатов. Раненного бойца тягали туда-сюда, как безвольный кусок мяса, не всегда считая нужным что-то объяснять или растолковывать. Говорили только: «Бог даст, встанешь еще». Но бог решил, что Вован свое уже отбегал…
Едва стал известен сей неутешительный диагноз, избранница солдата, клявшаяся в любви до гроба, исчезла в неведомом направлении. Друзья и знакомые поговаривали, что она собрала манатки со съемной квартиры и уехала, прихватив кое-что из совместно купленной техники. Но Вован почему-то отказывался на нее за это злиться.
— А с чего бы? — сказал он. — Она молодая, только-только двадцать исполнилось. Ей зачем с такой обузой связываться? На черта калеку в мужья брать? Пусть идет своей дорогой в поисках счастья. Да и вообще, это даже хорошо, что мы с ней расписаться не успели. Ты знаешь, сколько мне обещали за добровольный отказ от жизни?
— Сколько? — подыграл собеседнику Умар.
— Пятьдесят лямов, прикинь!
— Солидно, — покачал подбородком Салманов, хотя, на самом деле, не считал это достаточной платой за человеческую жизнь.
— Вот и я о том! Выгодный размен, согласись? Сколько б я еще прожил? Да хоть сто лет! Так ведь не факт, что заработал бы такие бабки! Ну и будь мы с Настюхой женаты, все бы ей одной досталось. А так, мама деньги получит, да сестренка. Хоть в Москву перебраться смогут…
— Я думаю, Вов, что им важнее ты, а не квартира в столице.
— Да знаю, Умар, не мешай мне положительные моменты в этой дерьмовой ситуации искать, ладно?
— Как скажешь…
— О, браток, а ты меня можешь зажмурить поскорее? — с трудом повернул Вован сияющие надеждой глаза к инквизитору. — Чтобы «херак!» И вопрос прямо тут и закрылся.
— Э-э-э… слушай, Вов, — начал отнекиваться ликвидатор, — я вроде как только присутствовать должен при этом, а не убивать тебя. Укол врачи будут ставить… Куда ты так торопишься?
— А как не торопиться? — впервые за все время голос у солдата зазвучал надтреснуто, будто он сдерживал слезы. — Я с тех пор, как согласие на добровольный отказ от жизни подписал, уснуть не могу. Все маюсь, как приговоренный. Жду, когда мой час пробьет. Жутко это, брат, смерть собственную дожидаться. Но знаешь, чего я боюсь еще сильнее?
— Нет…
— Того, что я раньше коней двину. Представь, башкой дерну резко, последние ниточки в позвоночнике оборвутся, и я дышать перестану. И что тогда? Просто труп в яму скинут, и родня денег не получит. А так хоть польза от меня маме с сестричкой. Моя последняя, так сказать… благодарность им… за все…
Под конец своей речи Вован уже не мог сдерживать слез. Они свободно бежали по щекам парня, теряясь в отросшей за несколько дней щетине. Его душевная боль, пережитые терзания, непрекращающийся страх последних недель рвались наружу. Они заполняли собой пространство и ударялись о чувствительный дар Умара подобно океанским волнам, встречающим на своем пути прибрежную скалу. Может раньше, год или полгода назад, служащий и побоялся бы совершить такой шаг. Но последние месяцы с Факелом научили Салманова, что есть вещи куда важнее ответственности за нарушение пресловутых людских законов.
— Разве тебе не надо попрощаться с кем-нибудь? — спросил борец с нежитью, с трудом проглатывая тугой ком в горле.
— Да я уже… еще в первый день, как подпись поставил… Я-то думал, это быстро все произойдет…
— Ладно, — сдался Салманов, — будь по-твоему. Но я предупреждаю, что раньше еще так не делал, понял? Если согласен, то закрой глаза и считай до пяти.
— Ага! — тут же повеселел Вован. — Уже начинать? Раз! Два! Три! Че…
Умар не стал дожидаться, окончания счета и исторг из себя заостренное некроэфирное формирование. Тьма уколола солдата в грудь, и из его рта вырвался последний протяжный вздох. Душа поспешно упорхнула из страждущего тела, словно только и дожидалась момента, когда сможет сбросить с себя оковы бренной плоти. Вероятно, дух полагал, что на этом его мучения окончились. Но это было не так. Все самое тяжелое ждало Вована впереди…
* * *
— Из-звините, — в помещение сунулась зареванная физиономия санитарки, которую, видимо, все это время жучили и в хвост, и в гриву, — можно я закончу процедуры…
Она осеклась на полуслове, увидав, что возле окна палаты стоят две фигуры — одна широкоплечая и коренастая, а другая долговязая, худощавая. Кровать же, где должен лежать парализованный пациент, сиротливо пустует, зияя мятым бельем…
Тощий силуэт, замотанный в больничную простыню, словно в саван, обернулся и в упор посмотрел на работницу госпиталя.
— Я в ваших услугах больше не нуждаюсь, — четко проговорил бывший пациент.
Теперь он твердо стоял на ногах, уверенно двигался и свободно шевелил всеми конечностями. Некроэфиру, заполнившему его плоть, не нужна была центральная нервная система, чтобы передавать сигналы мертвому телу.
— Ох, батюшки, свят-свят, это что же… это как же… он же…
Женщина схватилась обеими руками за сердце и попятилась, медленно выплывая в коридор. У живых и мертвых пациентов она навидалась всякого. И сочащихся шрамов, и кровоточащих культей, и гнойных ран, и торчащих из мяса обломков костей. А вот оживший труп она наблюдала впервые.
Перегруженный мозг санитарки, не сдержав напора впечатлений, внезапно дал сбой. Она повалилась, теряя сознание. И только грохот от ее падения, разнесшийся под сводами больничного отделения, известил начальство о произошедшем ЧП.
Отряд инквизиторов шел вперед, безжалостно отстреливая редких умертвий, попадающихся им на пути.
Щелк! Бах!
— Ликвидирован.
Щелк-щелк-щелк! Бу-бум!
— Две цели на четыре часа. Ликвидированы.
Ще-ще-щелк! Бам-бам-бам!
Гром разрывов капсюлей, трескотня «Кос» и доклады сослуживцев звучали в эфире практически непрерывно. Откомандированный из столицы боец уверенно вел саратовских ликвидаторов к зданию госпиталя, вполне сносно отстреливая попадающуюся на глаза нежить. Седой изредка поглядывал в его сторону, пытаясь понять, что такого особенного в этом залетном
