– Она что, шмайса объелась? – буркнул Капустин.
– Нет, – вздохнул Бинк. – Она – медитирует… Воспаряет над унылой реальностью, возносится к неведомому, прекрасному… В общем, хрен его знает, куда она возносится!
Дима нахмурил брови:
– Значит, вот как? – Повернул голову к охраннице и сердито уточнил: – Типа, мы трое – унылая реальность. А неведомое, прекрасное – это, наверное, душка Эви-Мар?
Разумеется, никто не удостоил его ответом.
– Когда блондинка думает, волосы темнеют!
Ноль реакции.
Капустин не сдавался. Он подмигнул мне и громко сказал:
– Такая серьёзная… Интересно, сколько ей лет?
Я пожал плечами и ляпнул:
– Лет сорок…
– А выглядит она на все сорок пять!
С нашей стороны это было бессовестной ложью. Но в лице девушки ничто не дрогнуло.
– Кукла, – пробурчал уязвлённый Капустин.
– Да нет, – заметил Бинк, – теперь-то она всё правильно делает. Нечего болтать с арестантами…
Я мрачно кивнул.
Очень правильная девушка.
Повернулся к хоббиту и спросил по-русски:
– Стасис-кокон правда можно разорвать?
– Можно… А смысл?
– Потерпим ещё часик… И тогда будет видно – есть ли смысл…
Просто сидеть под арестом – тоже не выход.
– Она всё равно успеет нас грохнуть!
– Всех, может, и не успеет, – хмуро заметил Дима.
Мы глянули на охранницу. Она так же смотрела сквозь нас. Грудь под сиреневым топиком мерно вздымалась и опадала. Светлые волосы покоились аккуратными прядями – будто нарисованные… А рядом, на полу, плазмоган тускло светился огоньком боевого взвода.
Капустин опять не выдержал. Театральным шёпотом озвучил:
– Знаете, как называется, когда блондинка красится в брюнетку? Искусственный интеллект!
Лаг-Ни, конечно, ничего не ответила. Вместо этого поднялась с коврика и… начала раздеваться!
Мы все окаменели – включая Капустина. Уж чего-чего, а такой реакции не ждал никто – даже в самых смелых фантазиях!
– Извините, – долетел голос девушки, – мне пора делать упражнения. Надеюсь, я вас не смущаю?
– Не-е-ет!
– Я бы попросила вас отвернуться. Но ведь это бесполезно?
– Да-а-а…
Аккуратно сняла кремовые брючки, майку-топик и осталась в одних узких трусиках.
Фигура у неё была идеальная. Бог его знает, сколько это в сантиметрах: 90-60-90 или иначе – на глаз определить трудно. А установить точнее, даже если б не было стасис-кокона, не представлялось возможным. Много б мы там намерили трясущимися руками!
В общем, на субъективный мужской взгляд, сочетание волнующих округлостей её тела…
Уф-ф!
Нет, логика уже не работала. Единственные мысли, которые приходили в голову… Хотя вряд ли эти яркие образы можно было назвать мыслями.
А те причудливые позы, которые обретало гибкое тело Лаг-Ни, – лишь усиливали эффект!
Какое-то время мы молчали.
Потом Дима выдавил:
– Она что, нас дразнит?
Я качнул головой:
– Это, если б не было стасис-кокона… А так – просто издевается!
Капустин шагнул вперёд и упёрся башкой в невидимое силовое поле. Отчаянно всхлипнул:
– Блондинка!
Лаг-Ни, застывшая с разведёнными ногами, повернулась и тряхнула светло-пшеничными волосами:
– Кстати, это краска. На самом деле я – рыжая!
– Да хоть бурая в крапинку, – выдавил Дима и попытался пройти сквозь кокон.
Бинк схватил его за куртку:
– Сядь на место! – Шёпотом добавил: – Ничего там особенного – подумаешь, голая девица с длинными ногами. И грудь у неё…
Капустин тяжело вздохнул.
– Я хотел сказать, самая обычная грудь! – торопливо уточнил хоббит. – И вообще, на мой вкус – слишком мало шерсти!
Угу – на его вкус. Извращенец волосатый…
Я поднялся и замер у границы кокона.
Лаг-Ни как ни в чём не бывало продолжала свои растяжки. И вроде нас игнорировала, но при этом то и дело отслеживала цепким взглядом.
Я криво улыбнулся:
– Она – там, а мы – здесь. Какая несправедливость!
– Не то слово! – горячо согласился Дима.
Иногда спонтанные действия – самые верные. В конце концов, что изменится за этот час?..
Я с трудом отвернулся.
Милая, спортивная девушка Лаг-Ни с бархатистой загорелой кожей… И отличной реакцией.
Вспышки плазмы, крики, удары…
Вероятно, после этого кто-то останется лежать на полу.
К чёрту дурацкую неизбежность!
И к чёрту все проверки, задуманные хитрым Эви-Маром!
– Да, мы – нормальные ребята! – заорал я, адресуясь куда-то вверх. – И рефлексы у нас вполне здоровые. Убедился, сволочь?!
Странно.
Почему в зале вдруг воцарилась гробовая тишина? Капустин с Бинком изумлённо на меня вытаращились. И даже Лаг-Ни оторвалась от своих упражнений и озабоченно поинтересовалась:
– Тебе что, плохо?
Чувствуя, как краснеют щёки, я буркнул:
– Не переживайте. Это я так… о своём!
– А чему ты удивляешься, рыжая? – возмутился Дима. – У меня вон тоже давление зашкаливает. От таких стрессов недолго и коньки отбросить!
Лаг-Ни встала, не забыв прихватить плазмоган, и подошла ближе – так что удалось рассмотреть на её левой груди крохотную родинку:
– Может, оказать вам медицинскую помощь?
– Само собой! – горячо закивал Капустин. – Надо оказать!
Она смерила нас подозрительным взглядом.
– Ты даже не представляешь, как мы нуждаемся в твоей помощи! – простонал Дима, впечатываясь физиономией в невидимую преграду.
– А при чём тут я? – удивилась Лаг-Ни. – Позову монахов-санитаров, они сделают вам пару инъекций. Если что – промывание желудка, клизму…
– Не надо монахов! – решительно возразил Капустин.
Девушка озабоченно вскинула брови:
– Ты уверен? А то вид у тебя и правда нездоровый. Глаза блестят, руки трясутся…
– Это от переутомления, – успокоил Бинк.
– Да вы не стесняйтесь, тут очень хорошие специалисты. И лечат в основном народными средствами. После клизмы с целебными травами ваш друг сразу ощутит прилив сил!
– Спасибо, – выдавил Капустин, – я уже и так… ощущаю!
– Это хорошо! – донеслось откуда-то сверху. – Силы вам понадобятся.
Разумеется, голос мы узнали.
– Вот кому бы устроить… лечение, – сквозь зубы процедил Бинк.
Мы задрали головы, всматриваясь в сумрачные галереи. Но так и не смогли никого обнаружить.
– Шутник грёбаный! – вполголоса выдавил Дима. И вздрогнул.
Потому что голос раздался опять – только теперь вплотную к нам – будто невидимый собеседник был прямо за спиной:
– Никаких шуток.
Мы рывком обернулись. И, конечно, никого не увидели.
– Это всё зал, – шепнул Бинк, – не зря нас привели именно сюда…
– Малое станет большим, а далёкое станет близким – так говорил Иб-Хебу.
