— Уверен!
— А что у тебя с голосом?
Услышала, что горло у меня пересохло, и что звучу я совсем не так, как обычно. Придется снова врать, пачкать себя ложью…
— Приболел чуть-чуть, — ответил я. — Ничего страшного.
И я поспешно увел разговор в сторону, начал спрашивать про маму, про то, что происходит с Сашкой — не хватало еще, чтобы жена сейчас беспокоилась еще из-за меня. Потом мы распрощались, но пузырь тишины вокруг меня не рассеялся, как обычно, а на переносице проклюнулась новая «почка».
— Что за черт? — пробормотал я.
И совершенно неожиданно мне ответил Макс.
— Э… Егор? — спросил он. — Я только нацепил шлем, а тут ты! Ты где, ха-ха?
— В карцере.
— И как ты со мной разговариваешь? Клево!
Хотел бы я сам знать ответ на этот вопрос!
Но похоже, что прибор связи, имплантированный тиззгха мне в голову, продолжил расти и развиваться. Сначала он обеспечил мне соединение с сотовым оператором на родной планете — через подпространство или еще не знаю как — а теперь подключился к нашей боевой системе обмена информацией. Ну а Макс оказался там после того, как я собственными руками модифицировал его шлем.
— Долго объяснять, — сказал я. — Как вы там? Что происходит?
— Думали, что в бой сегодня, ха-ха, но нет… то ли бриан отогнали, то ли отступили. Геррат приходил, всех допрашивал — что в плену было, как ты себя вел, как с аборигенами снюхался и типа того.
Ну да, этого стоило ожидать — контрразведчик делает свою работу.
— И что, вы сдали меня?
— А как же! — Макс засмеялся. — Я рассказал, как тебе принесли ящик с брильянтами! Привели брианских девок, самых красивых, и ты трахал их прямо у нас на глазах, да еще и насмехался над Гегемонией, а Гегемона называл земляной рыбой и желтым пьяным червяком!
— Трепло… — буркнул я, помимо желания улыбаясь.
— А если серьезно, то мы все за тебя, — голос Макса изменился, он заговорил спокойнее. — Все сказали, что ты нас спас, что без тебя мы бы там и сгнили… Билл этому трибуну чуть морду бить не кинулся, Дю-Жхе его перехватил в последний момент, а то бы сел пиндос в соседнюю с тобой камеру, вы бы перестукивались там, как революционеры при царизме.
Я только заморгал — надо же, американец, которому я бил морду, вступился за меня? Интересно, как повела себя на допросе Пира, продолжила утверждать, что я предатель, засланец в наших стройных рядах?
Или Равуда соврал насчет нее? Как бы мне хотелось в это верить.
— И еще это… — Макс помолчал. — К нам приходил толстый шавван из техников.
Диррг? Я напрягся.
— Он в теме насчет тебя… и в общем сказал, что мы соберемся и тебя вытащим.
— Отсюда? Из карцера? — весь этот разговор вполне мог быть горячечным бредом, да меня и правда терзала горячка, но слишком уж связно все звучало, без логических сбоев. — Рехнулись? Это же бунт!
— Погоди… — Макс, судя по всему, снял шлем, а потом снова надел. — Деталей не скажу.
— Не делайте глупостей! Не надо!
— Привет, Егор, — вмешался в разговор Дю-Жхе, снаряжение которого я тоже модифицировал. — Рад, что ты жив. Помни, что муравьедодав без стаи — мертвый муравьедодав, а муравьедодав в стае — сытый муравьедодав. Мы тебя спасем. Поверь мне.
— Да вы идиоты! — я начал злиться.
Не хватало, чтобы из-за меня пострадала куча народу, все те, кто считает меня другом, кто готов пойти за меня в огонь и воду!
— А сам-то? — буркнул Макс. — Был бы умный, в камеру бы не попал.
— Я не буду рассказывать, что мы придумали, — Дю-Жхе был для себя необычайно болтлив. — Незачем тебе это знать. Но в карцере ты не задержишься. Поверь мне, дружище.
И тут связь оборвалась.
— Эй, алло? — воскликнул я, попытался напрячься, но не услышал ничего.
А может быть это и правда был глюк, сложная звуковая иллюзия, порожденная напиханными мне в голову чужими приборами и терзавшей меня лихорадкой? Обессиленный, я прислонился к стене и попытался выругаться как следует, чтобы облегчить душу.
И к моему удивлению, у меня хватило на это сил.
Глава 23
В сон я провалился неожиданно, словно упал в черную яму, а вот всплыл из него с большим трудом, среагировал на клацанье двери.
— Спишь? — осведомился стоявший на пороге Геррат.
Чувствовал себя я препаршиво, голова ныла, точно зуб с дуплом, болели синяки, оставшиеся после визита Равуды, и хотя лихорадка отступила, после нее остался мерзостный привкус, да и жажда никуда не делась, только усилилась. Но я не собирался показывать это контрразведчику, который явно не ожидал найти меня дрыхнущим.
— Подушки нет, а так ничего, — ответил я, садясь.
Геррат некоторое время смотрел на меня, поглаживая усики, потом отступил в сторону. Техник вкатил в мою камеру столик на колесах, на котором стоял металлический колпак с торчащими из него антеннами, этакий механический ежик.
— Это что? — не удержался я, хотя понимал, что лучше бы гордо смолчать.
— То, что будет происходить с тобой в ближайшее время, — Геррат сделал паузу, ожидая, когда техник выйдет и дверь за ним закроется. — Ну что, может ты сам все расскажешь? Добровольно?
— О чем? Я уже говорил, что не работаю ни на кого! Ни на бриан, ни на Табгуна!
— Что за предатели пошли, — контрразведчик покачал головой. — Конкретно упертые. Приходится мучиться, возиться с ними, тратить время и силы, рыться в куче дерьма, что у них в голове… ведь так?
Бормоча все это, онтрогал «ежа» за антенны, одни вытягивал так, что они становились длиной почти в метр. Другие наоборот вдавливал в металлический корпус, чтобы ониделалисьтолстыми и короткими. От таких манипуляций прибор попискивал. Кончики антенн светились, одни гнилостно-зеленым, другие — розовым, третьи — голубым.
— Вот раньше было иначе, благородные славные времена, — Геррат тяжко вздохнул. — Расколешь шпиона, соберешься его допрашивать, а он честно облегчает твою жизнь, во всем признается… ну и ты к нему со всей душой, с уважением, без напора… ведь так?
С последней фразойтрибун повернулся, и я увидел в руке у него «перочинный ножик», которым меня пытали в прошлый раз, и торчащий из него длинный телескопический усик. Я попытался уклониться, но Геррат сделал выпад, усик коснулся моей ноги, и мышцы мои превратились в мокрые тряпки.
— Чтобы не дергался, — сообщил контрразведчик. — В этих обстоятельствах иначе никак. Но методы мы пустим в ход более изощренные. Против грубой боли ты держался стойко. Помню, как же.
Я напрягся изо всех сил, пытаясь вернуть контроль над телом, чтобы подняться на ноги и врезать этому уроду между глаз.
— Можешь орать, — разрешил Геррат, хлопнул «ежика» по спине, и длинные антенны с противным шорохом поползли ко мне, точно металлические змеи.
— Не дождешься! — рявкнул я: дышать и говорить я мог, а вот двигаться — нет.
— Ну не ори, — он равнодушно пожал плечами.
Первая антенна, кончик которой пылал алым, дотронулась до моего лба, я ощутил скользкое и теплое. Вторая прилепилась к правому виску, третья — к левому, четвертая и пятая уползли за голову и вцепились в затылок, шестая легла на макушку, так что голова моя оказалась внутри металлической клетки, прутья которой вибрировали, и по ним пробегали разноцветные огоньки.
— Ну что же, начнем, — сказал Геррат, точно пианист, садящийся за рояль, и положил руки на колпак-ежик.
Я сжался в ожидании боли, но ощутил сильнейшее в жизни сексуальное возбуждение. Я словно увидел сотни женщин сразу, обнаженных, бесстыдно похотливых, с раздвинутыми ногами, ласкающих собственный пах, дразнящих груди, облизывающих полуоткрытые губы, сладостно стонущих, надвигающихся на меня со всех сторон стенами из возбужденной плоти, тянущихся ко мне.
Напрягшийся сосок скользнул у меня по лбу, нежная рукапогладила зад, губы коснулись живота.
Я понимал, что все это иллюзия, ощущал прикрепленные к голове провода, даже слышал бормотание Геррата и жужжание его пыточного прибора, но все это ничего не меняло. Меня прижимала к полу и разрывала на части самая масштабная групповуха в мировой истории, я одновременно совокуплялся с десятками женщин в самых разных позах, мне делали минет, я делал кунилингус, меня гладили, целовали и тискали со всех сторон.
