Вдруг басто остановился, ноги широко разъехались. Некоторое время он стоял, слабо шатаясь. Кровь лилась из шеи таким потоком, что я понял — у него разорвана яремная вена. Конец близился, и я удивлялся, с каким невероятным упорством зверь цепляется за жизнь.
Тарбану тоже нельзя позавидовать. Он был проткнут рогами, и кровь из ран смешивалась с кровью басто. Шансы остаться в живых у него почти столь же малы, как и у быка, уже, видимо, мертвого, хотя еще стоящего на ногах.
Но откуда я мог знать о невероятной жизнеспособности могучих созданий!
Внезапно тряхнув головой, бык напрягся, затем опустил рога и слепо бросился вперед, со всей силой и страстью жажды жизни.
Это была короткая атака. Рога с силой ударили в ствол дерева, на котором мы притаились. Ветка, за которую мы держались, дернулась и закачалась так, словно налетел ураган. Нас с Дуарой буквально скинуло с нее.
Тщетно пытаясь уцепиться за что-нибудь, мы свалились прямо на тарбана и басто. Я испугался за Дуару, но боятся было нечего. Ни один из борцов не бросился на нас — они даже не пошевелились. Несколько конвульсивных судорог были последними признаками жизни. Так их смерть спасла нас от гибели.
Тарбан оказался зажат меж стволом дерева и массивным лбом быка. Ударом он был смят в лепешку. Басто умер, отомстив тарбану.
Мы свалились на землю рядом с телами титанов и теперь, целые и невредимые, вскочили на ноги. Дуара была бледна и дрожала, но все-таки храбро улыбнулась мне.
— Наша охота оказалась успешнее, чем мы могли мечтать, — крепясь, выговорила она. —Здесь хватит мяса на десятерых.
— Камлот говорил, что нет ничего вкуснее мяса басто, зажаренного на костре.
— Вот и чудесно. Я уже глотаю слюнки.
— Я тоже, но без ножа мы ничего не сделаем. Посмотри-ка на его толстую шкуру.
Дуара удрученно поглядела.
— Бывает же так, чтобы людям постоянно не везло! Но ничего. Возьми свое оружие, и, возможно, мы найдем что-нибудь, чтобы разрезать быка на части или приготовить целиком.
— Подожди! — воскликнул я, развязав мешочек, висевший у меня через плечо на прочной веревке. — Я сохранил камень с заостренным краем, которым делал лук и стрелы. Теперь он пригодится нам.
Работа оказалась тяжелой, но я успешно справился с ней. Пока разделывал тушу, Дуара собрала гнилушки и дрова.
Она удивила нас обоих, добыв огонь, чем была очень довольна и горда. За всю свою жизнь ей, изнеженной, никогда ничего не приходилось делать по хозяйству. Так что даже такое маленькое достижение наполнило ее радостью.
Обед был незабываемым, прямо-таки историческим, эпохальным. Он ознаменовал становление первобытного человека, его выход из состояния дочеловеческого существования. Человек добыл огонь, сделал оружие, убил более сильного, чем он, зверя, первый раз в жизни ел приготовленную на огне пищу. И мне хотелось продолжить метафору чуть дальше и думать о помощнице во всех свершениях как о своей подруге. Я вздохнул, представив себе то счастье, которое мы могли бы испытать, если бы Дуара ответила на мою любовь.
— В чем дело? — осведомилась Дуара. — Почему ты вздыхаешь?
— Вздыхаю, потому что не настоящий первобытный человек, а лишь его слабое подобие.
— Почему ты хочешь быть первобытным человеком? — поинтересовалась она.
— Потому что первобытный человек не ограничен никакими дурацкими условностями. Если он хочет женщину, а она не хочет его, хватает ее за волосы и тащит на свое ложе. Все делается очень просто.
— Хорошо, что я не живу в то время, — заметила Дуара, — не хотела бы, чтобы меня тащили за волосы на ложе. Если кто-нибудь попытается это сделать, я убью его.
Прошло несколько дней скитаний по лесу. Мы безнадежно заблудились, и хотелось поскорее выбраться из мрачного леса. Он действовал на нервы. Мне удавалось убивать мелких животных при помощи лука и стрел, здесь было изобилие плодов и орехов, полно воды. Что касается еды, то мы жили как короли. Нам везло и еще в одном отношении: мы больше не сталкивались с крупными животными. К счастью, не встречались и хищники, обитающие на деревьях. В этом отношении нам тоже везло, поскольку в лесах Амтора много ужасных существ, охотящихся на деревьях.
Дуара, несмотря на все трудности и опасности, редко жаловалась. Она оставалась жизнерадостной, хотя было абсолютно ясно, что у нас нет никакой надежды найти далекий остров, где ее отец был джонгом. Но иногда она надолго замолкала. Я решил, что в такие моменты она грустила, однако со мной своими печалями не делилась. А мне так этого хотелось! Мы ведь делимся своими тревогами с теми, кого любим.
Как-то раз она внезапно присела и зарыдала. Я так удивился, что несколько минут стоял, уставясь на нее, прежде чем решился что-то сказать; правда, я не смог придумать ничего утешительного.
— Дуара, что ты? — крикнул я. — В чем дело? Ты больна?
Она потрясла головой и попыталась остановиться.
— Извини, — наконец, выговорила она. — Я не хотела… Я пыталась удержаться… Но этот лес! О, Карсон, он сведет меня с ума! Он преследует меня даже во сне, он бесконечен, тянется и тянется без конца — мрачный, отвратительный и полный ужасных опасностей. Там!.. — воскликнула она и махнула рукой, словно хотела рассеять неприятные видения. — Ладно, теперь все в порядке, больше не повторится. — Дуара улыбнулась сквозь слезы.
Я хотел обнять ее и успокоить. Как сильно мне хотелось это сделать! Но я только положил руку ей на плечо.
— Я понимаю, что ты чувствуешь. И испытываю то же самое уже давно. Жаль, что не умею плакать, мне было бы легче. Я борюсь, ругаясь втихомолку. Так не может продолжаться вечно, Дуара. Очень скоро все кончится. К тому же не забывай, что лес кормит нас, защищает и укрывает.
— Как тюремщик кормит, защищает и укрывает преступника, осужденного на смерть, — отозвалась она вяло. — Ладно, идем!
Подлесок опять стал густым, и мы пошли по звериной тропе, такой же неровной, как большинство звериных троп. Думаю, густые заросли угнетали Дуару даже больше, чем сам лес. Во всяком случае, меня они заставляли постоянно держаться настороже. Тропа была широкой, и мы шли рядом. Внезапно за поворотом лес кончился. Перед нами лежало открытое пространство, а за ним — очертания далеких гор.
Вскоре мы вышли к краю высокого обрыва. Далеко внизу, по крайней мере, в пяти тысячах футов, простиралась широкая долина. Впереди в невероятной дали виднелись силуэты гор, окаймлявших долину с противоположной стороны. Справа и слева они терялись в дымке из-за большого расстояния.
