Когда над вершиной земляного холмика всплыло какое-то размазанное пятно, я приподнялся на локте и замахнулся. Пятно тут же юркнуло назад. Быстро так юркнуло. Или это я со своими искалеченными, заторможенными рефлексами уже ни к черту не гожусь? Ничего, сейчас я это узнаю. Сейчас мне это популярно разъяснят.
Разъяснения последовали в самой неожиданной форме:
— Эй, полковник, ты что, сдурел? — выкрикнул человеческий голос. — А ну, живо брось камень!
Голос… Это был голос живого человека. И не просто какого-то там человека, а знакомого, хорошо знакомого мне человека.
— Мент… — таковым стало первое слово, произнесенное мной после возвращения с того света.
— Он самый. Собственной персоной, — буркнул мне в ответ грязный, мокрый от пота, но живой, несомненно живой, майор Анатолий Нестеров.
Предвидя расспросы с моей стороны, и заранее сочтя их крайне несвоевременными, милиционер поспешил предупредить:
— У нас очень мало времени. Я должен закончить подкоп. Иначе конец, сожрут и костей не оставят.
— Подкоп… — автоматически повторил я.
Очевидно в моих глазах разума была не больше, чем у курицы. Именно поэтому Нестеров даже не попытался объяснить. Он просто отрывисто приказал:
— Лежи. Жди. Закончу, вернусь.
Ждать. Я уловил главное. Просто ждать. Как хорошо. Не надо ничего предпринимать, ни о чем задумываться, просто ждать. Я благодарно кивнул майору и опустил голову на мягкую только что вынутую землю. Нестеров с горечью взглянул на меня и с тяжелым вздохом скрылся в глубине темной норы.
Оставшись один, я расслабился. Не скажу, что почувствовал успокоение, скорее отрешенность. Ответственность за наши жизни как-то сама собой перетекла на плечи майора. Он словно давал мне возможность передохнуть, короткий таймаут, которым грех не воспользоваться. Через минуту я уже отключился. Не знаю, то ли это был сон, то ли, пардон за каламбур, сознательная потеря сознания. Важен был результат — забвение и покой.
Очнулся я самостоятельно. Не имею понятия сколько уж там прошло времени, полчаса, час или может целые сутки, однако этого времени оказалось достаточно, чтобы привести в норму… нет, конечно же, не тело. Переломы и гематомы моментально зарастают только в кино, и то в самом тупом и примитивном. Вот что мне действительно удалось подремонтировать в себе, так это голову, сознание, память. Я огляделся по сторонам, причем сделал это уже ясным четким взглядом, практически без всяких там дополнительных оптических спецэффектов.
Ага, вот, значит, какой цирк-зоопарк! Я лежал внутри идеально круглого бетонного сооружения. Вообще-то сооружением это можно было назвать лишь с очень большой натяжкой, скорее какая-то железобетонная конструкция, кольцо диаметром около двух метров и примерно такой же высоты. Сверху эта труба или лучше сказать колодец был накрыт толстой железобетонной плитой. Ее задвинули не наглухо. Оставили с краю узкую щель, чтобы проходил воздух и пленники не задохнулись. Выходит, вот эту самую щель я сперва и принял за светящийся полумесяц. Обидно. Красивая была мечта, дотянуться до небес, коснуться звезд.
О высоких материях я мигом позабыл, как только где-то снаружи и, кстати, не так уж и далеко раздался трубный вой кентавра. Этот звук подстегнул меня так сильно, что даже удалось сесть, и это не смотря на дикую боль в боку. Что значат сломанные ребра по сравнению с возможностью оказаться на вертеле?
Я оттолкнулся и упал на значительно подросшую кучу земли. Громко застонал. Боль пронзила все тело, затуманила мозг. Несколько жутких бесконечных секунд я боролся с ней. Только-только воля стала брать вверх, только-только поднакопился крохотный резерв сил, как я тут же его потратил:
— Майор, где ты?
Я ждал ответа с таким страхом и нетерпением, с каким подсудимый ждет вердикта суда. А вдруг что-то случилось? Вдруг произошел обвал, и Нестерова завалило? Или… Мне стало невыносимо горько от следующей мысли. Или он положил на меня и ушел. Вообще-то имеет полное моральное право после того, как я обошелся с ним там, в руинах. Если это так, то что же тогда делать? Хватит ли у меня сил в одиночку пройти по его пути?
Шорох, донесшийся из глубины туннеля, вернул меня к жизни. Жив, значит, Анатолий, не бросил, не предал. Не то, что я…
— Григорич! — голос майора прозвучал издалека, будто из самого центра земного шара.
— Здесь я. Слушаю.
— Торопись. Кентавры вернулись.
Что вернулись, это я уже и сам понял, новостью являлось лишь насквозь нервозное, почти что испуганное «торопись». Майор горячку зря пороть не станет. Дарованная нам отсрочка видать и впрямь подходила к концу.
— Что делать-то?
Идиотский вопрос. Как будто и так не ясно, что делать.
— Лезь в туннель.
— Не смогу, — буквально выкрикнул я, вспоминая о боли, которая терзала меня при каждом движении.
— Лезь или тебе конец! — в сердцах рявкнул милиционер. Потом он замолчал. Очевидно, последующие несколько секунд Нестеров сражался с нахлынувшими раздражением и гневом. Поборов их, майор стал взывать к моему разуму: — Тут всего метра три. Узко, вдвоем никак… А если ты доберешься хотя бы до середины… то я тебя потом вытащу. Выбирай, всего метр-полтора ползком или смерть на костре.
Что ж, не надо отличаться особой прозорливостью, чтобы угадать мой выбор. Сцепил зубы, застонал, оттолкнулся и провалился в черный водоворот, коктейль из темноты, страха и боли.
Полз я очень медленно. И вряд ли это называлось «ползти». Скорее просачивался, продавливался, ввинчиваться в отверстие диаметром практически равное ширине моих плеч. Иногда я даже забывал о боли. Ее затмевали накатывающие волны жуткой клаустрофобии, ужас, что застряну здесь навсегда, сдохну от оттека и удушья. На какое-то мгновение это показалось даже страшнее, чем костер, страшнее всего на свете. Паника ворвалась в мозг, холодный озноб прошиб тело. Я задергался, забился, как пойманная в сеть рыба.
— Григорич, давай руку!
Этот негромкий возглас, этот зов подействовал как лошадиная доза транквилизатора, влитая прямо в вену. От него по телу начало растекаться спасительные тепло и спокойствие. Как все же замечательно, что я не один, что рядом он — настоящий человек.
Я подал вперед руки, стараясь вытянуться, стать ровным и гладким поршнем, ползущим внутри цилиндра. Нестерову так будет легче тянуть, а от моих убогих телодвижений все равно толку мало.
Милиционер сразу же нащупал мои ладони и цепко в них вцепился. Надо же, можно подумать, он видит в темноте. Я с белой завистью позавидовал этой его способности, вернее, всему его физическому состоянию. Мне бы сейчас хоть половину этой силы. Все было бы намного проще.
