ты вообще из своей темницы выбрался?
— А я Слово особое знаю, Липкое…
Я тоже его знаю, только умение по стенам лазать мне не пригодилось.
—…к пальцам любое железо липнет. Даже через дверь…
Аа, понятно. Не Липкое оно у тебя, а Магнитное. Степашка своим Словом засов, как магнитом, отодвинул, да и вышел спокойно.
— А что ж ты тогда еще не убежал?
— Убежал бы, да на выходе стрельцы стоят. И решетка на замке.
Разбойник пошарил руками, нащупал сено и сел рядом со мной.
— У тебя ж бес был, неужто воды не дают?
— Был бес, — вздохнул Степашка, — Морозовы его дали, Морозовы и отняли. Из приказного подвала — в боярский попал… Дай хоть гляну на тебя, товарищ по заключению.
Тут он произнес незнакомое мне Слово — и из глаз атамана ударили лучи света. Как два тусклых фонарика зажглись. И он перевел эти лучи на меня.
Подслеповато моргающего.
В дорогом расшитом кафтане.
— Да ты сам боярин!!! — взревел Дурман.
Вскочил и вышел из моей камеры. И на засов ее закрыл.
Я тупо посмотрел на запертую дверь. Да как так-то, а⁈
Обозлившись, я выкрикнул Огненное Слово. Ну то самое, которому меня безуспешно учила Клава, бросающее огромный файерболл. Даже представил, четко так визуализировал, как этот самый огненный шар рождается у меня в руке, летит в дверь и разносит ее на щепки.
И…
Опять ничего не вышло.
Тьфу.
Я подскочил к двери и со злостью пнул ее ногой:
— Дурман, мать твою, открывай!!!
Вообще-то я не ожидал, что он прям-таки кинется выполнять мой приказ, поэтому несколько удивился, когда дверь и впрямь распахнулась.
Атаман наклонился ко мне, светя в глаза своими фонариками:
— Не смей говорить о моей матери!!! — прорычал он, — Ты ее не знаешь!
И, схватив меня за грудки, поднял над полом.
— АААА!!! — заорал я.
Не от страха, нет — больно же!!! Натянувшийся кафтан врезался мне в еле-еле зажившие раны.
Степашка дернулся и отпустил меня. Я шлепнулся на задницу и закрутился, пытаясь наложить Целебное Слово на спину, чтобы боль хоть как-то утихомирить.
— Ты чего это? — растерянно пробубнил разбойник и повернул меня, чтобы взглянуть на мою спину, — Это что это? Бояр же кнутами не порют…
— Морозову это расскажи, — буркнул я. Отошел в сторону и растянулся на животе на своей охапке сена.
Глаза Степашки погасли. Действие Слова закончилось:
— А ты из каких бояр? — спросил он из темноты. Мое Кошачье Слово тоже кончилось, наступил откат.
— Из Осетровских.
— Из Осетровских? Они ж вроде как лет двадцать, как кончились.
— Ага, кончились. Один я остался.
— Это как?
Я коротко рассказал историю своего боярства, не вдаваясь в подробности. Все равно сейчас, пока из-за отката слеп, ничего больше не сделаешь.
— Ишь ты… А до боярства своего ты кем был?
— Подьячим Разбойного Приказа.
— А, значит, не соврал, что приказный, — хохотнул Дурман, — Ладно. Человек ты, смотрю, неплохой, настоящим боярином еще стать не успел… Предлагаю дружбу.
В бок мне ткнулась широкая ладонь. Я пожал ее.
— Степан, а ты хочешь отсюда выбраться?
— Хочу, конечно. Ты, я думаю, тоже не хочешь Морозовым такого удовольствия доставить, как последнего Осетровского заморить. Только знал бы как — давно б отсюда на Волгу ухандырился.
* * *
Мда. Решетка, конечно, которая закрывала подвал, знатная была. Кованые железные прутья, толщиной чуть ли не в руку. С обратной стороны — висячий замок, прямо калач, а не замок. А чуть дальше, так, что сквозь решетку ни рукой, ни копьем не дотянешься, стоят два стрельца. Сабли, алебарды, два пистолета у каждого. А за ними в неверном свете настенных фонарей виднеются ступени лестницы наверх.
Мда еще раз. Теперь понятно, почему Степашка, хоть и может открыть засов, все еще не сбежал.
Я отодвинулся обратно за угол, из-за которого выглядывал.
— Ну, видел, что там? — Кошачье Слово Степашки было слишком демаскирующим, поэтому он не стал им пользоваться.
— Да, все, как ты и говорил — решетка, замок, стража, лестница… А за лестницей что?
— Выход там. Только проходами пройти — и черный ход во двор. А там уже через забор — и в воскарь.
Да. Хороший план. Чем бы этот «воскарь» не был.
— Только, — продолжил разбойник, — стражу нам не пройти, мигом крик поднимут.
— Нам и решетку не пройти.
— Ну, — хмыкнул Степашка, — как раз решетка меня не остановит.
Я с сомнением посмотрел на него. Нет, атаман выглядел, конечно, здоровым, но уж никак не походил на человека, который смог бы разломать металлические прутья голыми руками. Или хотя бы разогнуть. Хотя…
— Слово такое знаешь?
— Ага, Слово… Что со стражей делать будем, приказный?
Стража… Стражу мы отвлечем…
* * *
В ожидании мы со Степашкой прошлись по остальным помещениям коридора, в котором находились наши камеры. Но ничего интересного не нашли. Они были закрыты засовами — пустовали. Даже сена не было. Была еще пыточная, но там и совсем ничего не было. Разве что разбойник присмотрел себе кочергу. Хлопнул ею себе по ладони, удовлетворенно хмыкнул и закинул ее на плечо:
— Ну, приказный, долго еще?
— Ты услышишь.
— Странный ты человек, приказный, — Дурман сел на деревянный стул, на котором ранее восседал Морозов, — Вроде боярин — а приказным служил, с разбойником вон якшаешся, дружбу завел, с кем-то невидимым разговариваешь, тайны у тебя какие-то…
Окончательный план действий мы с моими людьми составили через зеркало, которое я светить перед разбойником не стал, отчего попросил того оставить меня на время одного в камере. Тот послушался, но, похоже, подслушивал, и, видимо, решил, что я вызвал каких-то бесов. Хотя Диту я и не звал.
— У всех есть тайны. Вот у тебя, Степан, их нет, что ли?
— Да какие там тайны… Обычный человек я.
Разбойник по прозвищу Дурман поведал мне свою нехитрую историю. Из крестьян, когда жизнь в деревне дошла до того, что собрались всем миром в холопы к боярину идти — решил пойти в другое место. Ушел на Волгу, охранял купеческие суда, когда налетели разбойники — перешел к ним, разбойничал, собрал свою ватагу, та становилась все больше и больше, ну и, как-то само собой все пошло…
—…но про царя-батюшку я плохого слова не говорил, это на меня поклеп возвели. Только бояр собирался развешать на деревьях вдоль Волги. Но ты, приказный, не переживай — для тебя я, случись так, самый лучший дуб подыщу…
Хохотнув — юморист, блин — Степашка поднял было руку, чтобы хлопнуть меня по плечу… еще больному, между прочим! Я злобно на него зыркнул…
Терем содрогнулся.
— Это что? — взлетели брови Степашки, — Это ты, что ли?
— Это — началось. Я ж говорил — ты услышишь.
* * *
Спрашивается в задаче — как выйти из заключения, если, помимо решеток и замков, присутствуют стражники, которые будут несколько против твоего желания удалиться? Ответ: нужно сделать так, чтобы стражникам было, чем заняться.
Например…
Я, конечно, не видел, что там происходит сверху, но мог примерно представить, в конце концов — я этот план согласовывал.
В ворота морозовской усадьбы, в бревна ограды, в стены терема — полетели огненные шары.
Взрывы, грохот, во все стороны летят щепки и обломки, бегут стрельцы, бегут боевые и чародейные холопы — ясно же, что нападение со Слов началось. Вот уже и выстрелы гремят. Только зря — Клавы там уже нет. Моя названная сестренка уже вспрыгнула в седло и уходит галопом с места обстрела.
Временно все затихает. Буквально на пять минут. А потом огонь полетел с другого направления. У меня ведь две огнестрельные девочки.
А потом ударили мои стрельцы.
Изначально план был именно такой — штурм.
Резкий, внезапный удар, отбросить защищающих терем и прорваться внутрь, чтобы вытащить меня из подвала. Пока не успело подтянуться подкрепление или, паче чаяния — царские войска. Войны между боярскими родами царь не запрещал и, я подозреваю, негласно поощрял, по принципу «Пусть между собой грызутся, а ко мне не лезут». Так что мне за такое действо ничего не грозит, но, если не успеем — то царские стрельцы нас просто разгонят. Потому что с ними воевать — уже измена.
Если б вы только знали, как я не хотел на него соглашаться… Потому что любой бой — это потери. А для меня потери — это не циферки в статистическом отчете. Это люди, ребята, с которыми мы еще недавно встречались, разговаривали, которые жили… А теперь мне приходится посылать
