Предложение, от которого не отказываются
Незнакомец был смугл. Не чернокож, а именно смугл. Словно всю свою жизнь провёл под палящим солнцем какой-нибудь африканской пустыни. Волосы у него оказались чёрные, до плеч, на лбу подхваченные обручем, напоминающем украшения жрецов из древнеегипетских храмов. Эту же ассоциацию навевали и густо подведённые чёрным глаза.
— Твои выкормыши? — перевёл взгляд незнакомец. — Неужели тебе совсем не жаль их, брат мой? Скольких таких — перспективных, талантливых, уникальных, — ты сюда забросил? Дай вспомнить… Десятки? Сотни? А сколько уцелело? Всего шестеро. Патрокл, ты ведёшь войну против нас, твоих братьев и сестёр, уверенный в нашей бесчеловечности. Но неужели же не видишь, как сам убиваешь тех, кто поверил в твои бредни о том, что мы несём угрозу Стиксу?
— Всё сказал? — набычившись, спросил Жнец, когда незнакомец, истратив на монолог все запасы воздуха, решил сделать паузу и вдохнуть.
Шпилька стояла ни жива, ни мертва. Для неё как-то резко сложился пазл, состоявший из крохотных кусочков-нестыковок в поведении того Жнеца, который умер у неё на руках, и нынешнего. Вот оно что — под маской бывшего главы стронгов скрывался кое-кто другой. Кое-кто, кому она и так собиралась натянуть на задницу сразу два глаза. А тут, похоже, поводов для экзекуции ещё подвезли.
Шайтану воспринять нынешнюю ситуацию оказалось проще. Тупо из-за того, что он не помнил ничего ни о Скульптуристе, ни о самом Жнеце. Патрокл, правда, вызывал у него некоторые ассоциации, но связанные скорее с учебником истории, чем со Стиксом.
Ну и с недавней шуткой про осаду Трои. Очень меткой, как оказалось.
— Тебе — всё, брат, — печально покачал головой незнакомец. — Не вижу смысла продолжать увещевания спустя столько веков твоего глупого бунта. Ты был одним из нас, и мы пощадили тебя, когда ты решил пойти против. Но всему есть предел, Патрокл. Сегодня я обращусь не к тебе, а к твоим пешкам, которых ты обманом и щедрыми посулами отправляешь против нас. На верную смерть.
Жнец-Скульптурист хмыкнул, коротко и зло. Словно был уверен, что ни Шпилька, ни Шайтан от него не отвернутся.
Насчёт Шпильки он, впрочем, не ошибся. Незнакомец едва только успел перевести на неё взгляд, как тут же получил ёмкий и короткий ответ на то, что даже не начал говорить.
— Отсоси! — коротко бросила Шпилька. — Пока я тебе твою псину-мутанта не припомнила. И другие попытки меня быстренько упокоить.
— Зря ты так, — вздохнул незнакомец. — Если бы мы реально хотели тебя убить, ты уже была мертва. Очень жаль, что тебе не хватает мозгов самой это понять.
Мозгов Шпильке как раз хватало. Разницу между попыткой именно что убить и имитацией она понимала очень чётко. Как, впрочем, и разницу между реальной попыткой сделать интересное и заманчивое предложение и имитацией уже этого процесса.
В первом случае была именно попытка, которая окончилась неудачей только лишь потому, что рядом со Шпилькой оказалась Ада. А вот сейчас — именно что имитация. Попытка выставить себя эдаким заботливым и милосердным божком на фоне «глупого бунтаря» Жнеца-Скульптуриста, перевернуть всё с ног на голову, чёрное объявить белым, а белое — чёрным.
И потом — извращённых тварей вроде той псины на Шпильку натравливали не раз и не два. А тут всего несколько слов — и сразу принятие неудачи?
Нет, если бы Шпилька реально интересовала это мутного типуса в качестве союзницы, он бы приложил намного больше усилий к тому, чтоб её уговорить. Да и начал бы именно с этого, а не с покушений.
Так что как бы Шпилька не была обижена на Скульптуриста, забросившего её сюда и нацепившего лицо старого друга Жнеца, счёт к богам (а этот мутный тип в короне был, несомненно, одним из них) у неё был намного более серьёзный. И только что в нём появился ещё один пункт. Не за ложь, нет. За то, что этот типа бог в своём гипертрофированном высокомерии реально считал её полной дурой, не способной анализировать ни происходящее вокруг, ни окружающих её людей.
Высокомерных, как и мутных, Шпилька не любила очень крепко. А ещё — была атеисткой в третьем поколении. Раз уж общепринятых богов над собой не признала, то куда уж этому-то жалкому подобию?
— Жаль, — ещё раз скорбно повторил незнакомец, только подтвердив подозрения, тут же потерял всякий интерес к Шпильке и повернулся к Шайтану. — Ну а ты, майор? Тебе-то что делать в компании этих неудачников?
Шайтан, не ожидавший, что к нему тоже возникнут вопросы, вздрогнул.
А ведь действительно, что он тут делает? Жнец ясно дал понять — на него не рассчитывали. Да, вроде как Шайтан уже тут, на Континенте, показал себя достаточно хорошо, чтоб на правах мальчика на побегушках войти в собираемую им команду. Вот только зачем? Разве этого он хочет?
Всю свою жизнь майор Штайн шёл по карьерной лестнице. Лез, карабкался из последних сил — вверх, вверх, вверх. Добрался туда, куда попадают только избранные. Получил свой счастливый билет и оказался в Улье.
Ради чего он так напрягался? Что ему было нужно? Деньги? Слава? Женщины?
Вот уж точно нет!
Майор Штайн жаждал открытий. Он хотел быть причастным к чему-то поистине великому и загадочному. Быть первооткрывателем.
В какой-то момент его мечта сбылась, и он попал в Улей. А потом лишился всего и, судя по всему, стал гонимым всеми изгоем.
Что он делает теперь? Лишённый мечты, брошенный и обманутый всеми, он мечется, как перекати-поле, выживает, как слабый и трусливый заяц. Как любой бездомный бродяга, пытается найти своё место там, где его не существует в принципе.
«Отличная» жизнь для такого, как Штайн.
Нет, наверное, он мог бы согласиться на неё ради единственной и неповторимой женщины. Но единственная, кто мог бы претендовать на эту роль, из тех, кого он помнит, буквально минуту назад пообещала его убить, если ещё раз попробует её обнять.
Получается, что он, приложив столько усилий, ничего не достиг? И вместо мечты получил только сломанную жизнь, чужую войну, фрагментированную память и открытые угрозы со стороны женщины, которая в других обстоятельствах, может, и была бы его…
Полный провал!
— Ты ведь знаешь, что достоин того, к чему стремился! Тебя прервали на взлёте, поразили, изранили, вынудили пасть на землю и ползти по ней, подобно пресмыкающемуся. Но ты всё равно ещё способен подняться, верно? И не туда, куда стремился, а выше. Намного выше. Туда,
