достаточно. И даже чуть больше: оружие в руках говорило само за себя. Стволы обреза смотрели не на меня, скорее куда-то вниз и чуть в сторону, но убирать его дед Федор явно не спешил.
— Володька, матерь божья… — пробормотал он, отступая на шаг. — Кто же ты такой?
— Доиграешься, гимназист. Господом богом клянусь — доиграешься.
Его преподобие определенно был не в духе. И еще как — он и раньше отправлял за мной машину с настойчивым пожеланием явиться срочно, но сегодня все выглядело иначе. Захар всю дорогу молчал, вел осторожно, без привычной бесшабашной лихости — да и вид имел взъерошенный и в высшей степени пришибленный. Втягивал голову в плечи, то и дело тяжело вздыхал и чем-то напоминал замершего и больного воробья, которому приказали явиться на обед к кошке. Похоже, капелланов праведный гнев зацепил своей мощью даже денщика, а уж мне и вовсе полагались египетские казни в количестве многократно превышающем библейский первоисточник.
Дельвиг встретил меня мрачный, как туча. Да и в целом обстановка в кабинете на Почтамтской была не самая приятная. Где-то под потолком сгущались невидимые грозовые облака, и даже сам воздух чуть попахивал озоном — видимо, от избытка уже готового разбушеваться Таланта. Даже гостевое кресло умудрилось легонько кольнуть в бедро, будто желая предупредить — беги, Волков. Или будет худо.
Впрочем, началось все не так уж и плохо: его преподобие вежливо поздоровался, предложил мне сесть и даже задал несколько вопросов. Дежурных и будто бы даже ни к чему не обязывающих: как прошла неделя, как самочувствие, не случалось ли в последние дни чего особенного, где я изволил провести вчерашний вечер…
И только потом полыхнул. С такой силой, что лежавшие на столе бумаги разметало в стороны, окно жалобно звякнуло стеклами, дверь в кабинете заходила ходуном, а меня буквально впечатало в спинку кресла.
— Ваше преподобие… Антон Сергеевич, — Я тряхнул головой и демонстративно поправил лацканы пиджака, снова усаживаясь ровно, — ну нельзя же так, в самом-то деле…
— Можно, гимназист, — недобро процедил Дельвиг. — И даже нужно.
Мне еще ни разу не приходилось видеть своего товарища и покровителя в столь поганом расположении духа. Даже Упырей во дворе на Васильевском он жег с куда большим дружелюбием, чем сейчас зыркал сквозь круглые стекла очков. И я всерьез успел подумать, что где-то мой безупречный план дал слабину. Что у полиции уже набралась дюжина свидетелей, что-то кто-то из сибиряков попался — или решил чистосердечно раскаяться в содеянном и заодно сдать властям всех прочих участников вчерашнего приема у покойного Грозина. Или что Геловани зачем-то решил не рисковать и повесить на меня вообще всех собак разом. Или…
— Да что вообще творится, скажи мне, пожалуйста⁈ — продолжала буйствовать Дельвиг. — Пожар, стрельба, пулемет прямо в городе, трупы… Бардак!
Однако. Я и подумать не мог, что когда-нибудь услышу такие слова от священнослужителя. Но сейчас его преподобие выглядел так, будто собирался не только ругаться, а еще и воспитывать меня подзатыльниками. Или чем похуже — вроде ссылки или даже каторги.
— Не знаю. — Я пожал плечами. — Признаться, я и вовсе не…
— Не знаешь? — ядовито переспросил Дельвиг. — На Коломенском острове горит особняк, городовые находят дюжину трупов и среди них — барон Грозин. Тот самый, с которым у тебя намедни, конечно же, не было никакой дуэли, верно?
— Так точно, ваше преподобие, — кивнул я. — Не было.
— Ну да. Конечно же. — Дельвиг недобро ухмыльнулся. — Его благородие нашли в саду голым и с оторванной головой. И об этом ты тоже ничего не знаешь?
— Не знаю, — снова подтвердил я. — Впервые слышу — и должен сказать, что поражен подобным событием и…
— Довольно! Сам-то подумай, что ты сейчас рассказываешь: Грозин зацепил тебя на балу у Вяземских, а через неделю его привезли домой еле живого. Вчера утром кто-то взорвал твоего друга Кудеярова прямо на Екатерининском канала, и не прошло и суток… — Дельвиг вскочил с кресла и подался вперед, нависая надо мной. — И ты думаешь, тебе хоть кто-то поверит?
Праведный гнев капеллана хлестал во все стороны, щедро смешиваясь с мощью Таланта, но и этот приступ я выдержал. Пожалуй, даже спокойнее и легче, чем предыдущий. Его благородие буквально фонтанировал эмоциями и вот-вот готов был собраться, однако, в сущности, так и не сказал ничего конкретного.
А значит, все не так уж и плохо. Геловани хватило ума не пороть горячку, все наши, включая хромоногого деда Федора благополучно ушли дворами, и городовые примчались к шапочному разбору. Потушили пожар, вытащили раненых, увезли трупы и отыскали разве что следы и три-четыре сотни стреляных гильз. Не так уж мало — и все-таки недостаточно, чтобы отправлять на каторгу порядочных граждан.
Особенно если один статский советник из тайного сыска приложит хоть какие-то усилия, чтобы пустить следствие по ложному следу.
— Ваше преподобие изволит в чем-то меня обвинять? — ледяным тоном поинтересовался я. — Если так — говорите прямо. И я бы хотел услышать доказательства… А еще — узнать, с чего это служителю церкви и капеллану Ордена Святого Георгия так печься о какой-то там перестрелке. Если мне не изменяет память, это дело полиции.
— Да я же о тебе беспокоюсь, болван ты этакий.
Весь гнев Дельвига куда-то улетучился. Не сошел на нет постепенно, а разом исчез, будто где-то щелкнула волшебная кнопка. А мне вдруг стало… нет, не то, чтобы стыдно, но как-то неловко — Геловани уж точно был не из тех, кто не умеет сложить в уме два плюс два, и любые мои выкрутасы так или иначе влияли и на покровителя.
— А полиция работает, — продолжил Дельвиг, вздохнув. — С самой ночи все на ушах, от градоначальника до распоследнего дворника… Давненько у них такой суеты не было — с весны, пожалуй, когда у Апрашки кабак сожгли.
О да. Знай его преподобие чуть больше — пожалуй, уже сожрал бы меня с потрохами, не посчитавшись с прошлыми заслугами. И был бы по-своему прав.
— Ты мне сколько раз помогал. Да и я в твои дела без надобности не лез, сам знаешь. — Дельвиг задумчиво посмотрел в окно. — Хочешь — на дуэлях дерись, хочешь — с княжнами шашни крути… Только всему мера есть, гимназист. Хоть чего сейчас скажи — а палку ты перегнул. И страх потерял уже вконец.
— Ничего. Разберусь как-нибудь, — буркнул я.
— Нет. Уже не разберешься, к сожалению. Ты парень смышленый, спору нет, но и сыскари в столице не валенки, и хлеб свой не зря едят. — Дельвиг протяжно вздохнул. — И покрепче тебя людей ломали. К ним если попадешь — считай, погиб. Сам на себя такого наговоришь, что каторги лет двадцать выйдет, не меньше.
— Разберусь, — повторил я. — Мое дело. А с вас, Антон Сергеевич, тут спроса
