— Здорово мы тебя натянули? — весело спрашивает невидимый “кайман”.
Зомби издает приглушенное горловое рычание.
— Ты, ублюдок! — кричит он, насколько позволяют ему сцепленные челюсти. — Скажи своему мастеру: если через десять минут сами не разберете завал, я грохну вашу ктырицу! Мне терять нечего!
— Сейчас кинемся, — глумливо отвечает тот.
— Время пошло! — рявкает Зомби и отступает назад в коридор.
Я успеваю заметить черную фигуру в дальнем его конце. Еще один “кайман”. Фигура тотчас же исчезает. Неудачно у них складывается.
Может быть, потому, что они рассчитывают на мою помощь? А я до сей поры и пальцем не шевельнула…
Зомби аккуратно, двумя пальчиками извлекает проводок изо рта и переводит дух.
— Тебе нравятся наши игры? — спрашивает он участливо.
— Я в восторге.
— Заметь, что я еще ни разу не пустил в ход оружие!
— Они — тоже.
— Им и не положено. Таковы правила. Я сейчас для них человек-мина. Любое попадание в меня смертельно для окружающих. А они так беспокоятся о твоем здоровье, да и о своем… Ничего. Скоро я отменю собственный мораторий.
— Ну и что дальше? — говорю я апатично. — Допустим даже, доберешься ты до объекта. Все едино он заглушён, и твоя мина ему как мертвому припарка…
— Слабо верится. Чего бы им тогда устраивать баррикады? Не-ет, процессор работает, и они будут его охранять.
— По-моему, у них совсем иная задача.
— Какая же? — с нескрываемым любопытством спрашивает Зомби.
— Просто “кайманы” устроили учения. У них мало опыта по захвату террористов такого класса, как ты. Можно сказать, ты им подвернулся как подарок небес.
— Ничего не скажешь, — скалится он. — Приятно слышать.
Черта лысого ему это приятно! Я сразу отмечаю, как на краткий миг остановился, поплыл его взгляд… Нужно развить эту импровизацию.
— Кстати, ты думал, как получить обещанную мзду?
— Какое мне до этого дело сейчас?
— Забавно! — не могу сдержать недоуменный смешок. — Ты зачем все это затеял? Из спортивного интереса? Вот идиот-то!
И получаю оплеуху.
— Мы, кажется, договорились, что ты мне больше не хамишь! — шипит он.
Я облизываю разбитые губы.
— Идиот, — повторяю спокойно. — И плебей. Бить даму… по лицу… руками… Корчишь из себя аристократа. Фамилию придумал звучную. Дешевые мочалки, наверное, от одной фамилии укладываются внавал. А по манерам за версту видно, что никакой ты не Зонненбранд, а Говночистов или Бздюлев…
Задела! Я задела его за живое, потому что впервые за все время Зомби напрочь теряет самообладание. Не то слово: он просто сатанеет!
— Коблуха! — орет он. — Пахудра пархатая! Откуда ты… Да я тебя…
Он лупит меня наотмашь, от души, обеими руками. Я едва успеваю зажмуриться и хоть как-то прикрыться выставленным плечом, и под сомкнутыми веками вспыхивают белые искры. Рот наполняется соленой влагой. От удара в живот обрывается дыхание, и я, скорчившись, сползаю по стене.
— Я заткну твой поганый рот!..
Он пинает меня, будто собачонку. Это не так больно, как обидно. Но и больно, впрочем, тоже… В голове сами собой возникают нелепые, неуместные мысли. “Только бы не потерять сознание. На бедре будет страшенный синяк. И зубы придется вставлять. Давно собиралась, а все повода не было. А ведь он меня забьет насмерть”.
— Зомби… — всхлипываю я. — Миленький…
Опешив от неожиданной смены декораций, он прекращает свое занятие.
— Теперь будешь послушной девочкой, — говорит он, тяжко дыша, и под локти поднимает меня с пола. — Как негритянская рабыня. Читала “Хижину дяди Тома”?
— О-ох… — вырывается у меня.
Жалкое это зрелище — поколоченная женщина.
На мне нет ни единого здорового местечка. Я вся — сплошная ноющая язва. Пытаюсь вздохнуть полной грудью — и не могу. Будто длинная раскаленная игла втыкается в легкие. Поломал он меня, мерзавец.
С трудом разлепляю налитые кровью веки.
Он легонько, левой ладошкой треплет меня по щеке, одновременно стараясь удержать в вертикальном положении, запустив другую руку — ту, что с “уонгом”, — мне под мышку.
То есть обе руки у него заняты, витой проводок болтается наотлет, и ничего не происходит.
Ну ничегошеньки!
Все верно. Так и должно быть. Зомби лишь играет в отчаянного парня, в камикадзе, в живую мину, с достойным берсеркера пренебрежением к жизни рвущуюся к цели. На самом деле это блеф. Он слишком сильно любит себя, слишком дорого ценит свою жизнь, чтобы так рано прекратить торговать этим товаром и скинуть его по дешевке. А уж тем более рисковать им по пустякам.
Мина у него за пазухой не активирована.
Ведь я же говорила, что возьму его.
Со всем остатком сил зажимаю пистолет под мышкой — боль неимоверная, но сейчас это не имеет ни малейшего значения.
В его глазах вспыхивает неподдельный, сотой пробы ужас. Он понял, что попался! И понял, что попался с потрохами!
Не выпуская “уонга”, рывком разворачиваюсь от него, как говорил мой инструктор по бодигардингу, в противофазе… больно — сдохнуть можно!.. скованные запястья хрустят… локоть его идет на излом, а сам Зомби с размаху вклеивается рожей в стену. И тогда — не то с криком, не то со стоном, и уж во всяком случае с искрами из глаз — делаю обратный разворот, возвращая тем самым его в прежнее положение, и — “Н-на, сука!” — провожу свой коронный удар коленом по детородным органам.
В пике формы мне таким образом доводилось ломать трехдюймовые доски.
Сейчас эффект достигается неменьший. Ведь он должен еще помнить мой предыдущий удар.
Мина выскакивает у него из-за пазухи и с жестяным бряком катится по полу. “Уонг” остается у меня под мышкой. Сам же Зомби, сложившись пополам, отлетает на середину коридора.
— Не стреляйте! — кричу я.
Вернее, пытаюсь кричать. Потому что в эту минуту не то что издавать звуки, а и дышать для меня пытка невыносимая.
И “кайман” в дальнем конце коридора меня не слышит.
Звук работающего машин-гана наполняет собой весь этаж и молотом бьет по мозгам.
Голова Зомби превращается в огрызок яблока.
Я отворачиваюсь.
И без сил стекаю на пол.
Все, финиш.
На душе легко, потому что с Зомби покончено. И в то же время тяжко, потому что покончено только с Зомби.
Мне нужно как-то умостить в покое измолотые наручниками руки, побитые ребра и всю ту рухлядь, что безо всякого основания называется телом. И я не нахожу лучшего положения как просто лечь на спину и вытянуться…
Перед тем как расстаться, я должен сообщить Ерголину одну неприятную вещь, которая несколько охладит его эйфорию. Если такое понятие вообще применимо к Ерголину.
