— Учитывая, что мы не особо кровожадная группа и не имеем средств провести убийцу мимо службы безопасности императора, мне кажется лучшим свергнуть, а не убивать его.
— Это просто замечательно, — кивнула Зикос, искусственно тугая кожа ее лица избороздилась нехарактерными морщинами, — но как это сделать?
Чин—Чу улыбнулся.
— Действительно, как? Помните, что я сказал? Что вы, возможно, захотите заменить меня кем–нибудь другим? Ну, теперь вы узнаете почему. В отличие от революционеров прошлого, мы уже имеем в своем распоряжении высоко дисциплинированную, хорошо оснащенную армию.
— Легион, — задумчиво сказала мадам Дассер.
— Точно, — ответил Чин—Чу.
— Но они в тюрьме, — возразил Госс, скрещивая свои длинные волосатые ноги.
— Одни — да, — согласился Чин—Чу, — но другие — нет. Как насчет легионеров на Альгероне? По–вашему, они на борту транспортных кораблей адмирала Сколари? Зная, что ими пожертвуют, или — что с их точки зрения еще хуже — сольют с космической пехотой? Я так не думаю. Что касается тех, кто на Земле, ответ прост: мы освободим их.
— Но как? — спросил сенатор Чанг Ю.
— Силой оружия, — ответил Чин—Чу. — Большинство из присутствующих управляют компаниями с высокоподготовленными военизированными силами безопасности. Должным образом вооруженные и руководимые, они освободят войска генерала Мосби из тюрьмы.
— А что, если кто–то из них донесет на нас? — спросила Сьюзен Ротенберг, горнопромышленная компания «А-ройд».
Чин—Чу пожал плечами.
— Мы придумаем что–нибудь для прикрытия, чтобы объяснить необходимость специальных учений и координации между нашими компаниями. Тем временем я предлагаю всем вам проверить свой персонал на правительственных агентов. В «Чин—Чу Энтерпрайзес» этот процесс уже начался.
— Отлично, — одобрительно сказала мадам Дассер. — Просто отлично.
— А потом? — спросила Зикос.
— А потом мы ударим по дворцу, захватим власть и заменим адмирала Сколари более энергичным офицером. Военно–космический флот направится к краю, найдет врага и вступит с ним в бой.
Госс щелчком смахнул воображаемую пылинку с рукава своего халата в темно–фиолетовую полоску.
— Это хорошо, но чтобы осуществить то, что вы предлагаете, потребуется время… и за это время могут погибнуть миллионы людей. Не говоря уже о нашей собственности на краю.
— Очень верное замечание, — спокойно ответил Чин—Чу. — Вот почему мы должны мобилизовать наши корабли, загрузить их всем необходимым и отправить для усиления тех миров, которые еще имеют шанс.
— Это обойдется в миллиарды! — взорвалась Ротенберг. — Мы станем банкротами задолго до того, как с хадатанами будет покончено!
— Возможно, — хладнокровно согласился Чин—Чу. — Но что произойдет, если мы не усилим их? Что будет с владениями «А-ройд» на крае? Что будет с вашими служащими, что будет с вашей семьей, если хадатане доберутся до них? Сколько они стоят?
Наступившую тишину нарушила мадам Дассер:
— Серджи прав. «Дассер Индастриз» производит около двадцати процентов военного снаряжения по заказам космической пехоты и Легиона. Все корабли, какие у нас есть, будут загружены и отправлены в краевые миры.
Чин—Чу согласно кивнул.
— Моя компания сделает то же самое. — Он повернулся к Сьюзен Ротенберг. В халате она напоминала старомодную домохозяйку. — Но вы подняли хороший вопрос, Сьюзен. Кто–то должен следить за расходами и, допуская, что мы победим, обратиться к будущему правительству с ходатайством о компенсации. Вы бы не хотели взять на себя этот труд?
Из решительного кивка промышленницы было видно, что она хочет.
Чин—Чу оглядел комнату. Они с ним, и настало время заняться деталями.
— Хорошо. Стратегию мы определили, давайте перейдем к тактике.
Последующие восемь часов были едва ли не самыми трудными в долгой и разнообразной жизни торговца.
Комендант никогда не любил Легион. Может, из–за их снобистских «нос кверху — мое дерьмо не воняет» манер, может, из–за того, что он прослужил двадцать три года в космической пехоте, а может, просто из–за того, что он старый сволочной мерзавец, как утверждает его жена.
Но какова бы ни была причина, комендант Уэнделл К. — читай: «Крепкое дерьмо» — Гевин любил смотреть, как легионеры потеют. И поскольку сегодня был их день «водить стену», пота будет предостаточно.
Ухмыляясь в предвкушении удовольствия, Гевин вышел из своего офиса с кондиционированным воздухом в полуденную жару. Термометр у двери показывал 115 градусов по Фаренгейту, и в ближайший час его столбик поднимется еще градусов на пять. В этом была вся прелесть расположения военной тюрьмы посреди Долины Смерти. Название точно соответствовало действительности, и жара была частью наказания.
Выходящий на плац маленький балкон напоминал балкон Папы в Ватикане. Вот только Папа с него старался утешить свою паству, а Гевину нравилось свою истязать.
Комендант сделал два шага вперед, убедился, что латунная пряжка его ремня находится над перилами, и сжал руки за спиной. Плац, или «дробилка», как называют его заключенные, имел ровно одну милю в длину и одну — в ширину. Сплошная скала кубической формы стояла в западном конце плаца, почти под ботинками Гевина. Перед этим кубом были выстроены около шести тысяч одетых в хаки мужчин и женщин. Они стояли неподвижно, глаза устремлены вперед, кепи блестят на солнце.
Тут и там над легионерами возвышались охранники в ярко–оранжевых экзоскелетах, следя, не намечается ли бунт.
И штат, и заключенные посмотрели вверх сквозь жаркое марево, увидели, что комендант появился, и ждали сигнала. Прошла минута. За ней вторая. От плаца волнами поднимался жар. Казалось, Гевин заколыхался, исчез и снова появился.
Наконец они увидели его — крошечный кивок, по которому появился капрал и вложил в правую руку Гевина стакан лимонада со льдом. Комендант поднял стакан в ироничном приветствии, подержал его так, пока их горла не заболели, и сделал долгий медленный глоток.
Гевин был высоким, а шея у него была длинная и тощая, и, казалось, его кадык подпрыгивает целую вечность. Наконец, выпив около трети стакана, комендант снова поднял его, дал им представить, как восхитительно эта прохладная жидкость текла бы по их пересохшим горлам, и выплеснул ее через перила. Лимонад зашипел на раскаленном бетоне плаца.
Гевин выполнял этот ритуал каждый день, и Мосби не знала, что хуже: само действие или его абсолютная предсказуемость.
Жара, скудные пайки и тяжелая физическая работа согнали с нее пятнадцать фунтов. Она чувствовала разницу и находила в этом мрачное удовольствие. Гевин закалял ее, готовил к будущему столкновению и сеял семена своей собственной гибели. Потому что Мосби ждала, ждала, когда ее войска достигнут самого пика физической формы, и тогда, прежде чем они начнут понемногу слабеть, она нанесет удар.
