– Стойкий оловянный солдатик, – невесело пошутил Капитан.
От недавних времен осталась бетонная стела с триколором и цитатой из какой‑то речи президента, стоявшая рядом с замощенной плитами площадкой, предназначенной для проведения построений, смотров и линеек. О чем говорил гарант, разобрать уже было почти невозможно – краска на стеле облупилась и потемнела. Но вроде говорилось о том, каким должен быть настоящий гражданин.
Кроватей в бывшей палате хватило на всех «гидр». Немудрено, их‑то и осталось всего ничего. Чуть побольше десятка. Даже не взвод – отделение. Все, кто выжил в неравной схватке с Диким Гоном. Ну, еще почти столько же, оставшихся на их основной базе.
Решили перекантоваться здесь какое‑то время, что называется, отдышаться, а уж потом двинуть на базу. Зализывать раны.
Вечно голодный крепыш Гамбургер отправился на кухню. Разумеется, не за припасами, нет. Их тут, верно, уже лет пять или шесть не имелось. Так, поглядеть, может, чего из кухонной утвари сохранилось. Хоть какой‑нибудь чайник или кастрюлька, вскипятить воды на чай или сварить супец из чудом сохранившейся у Жука в рюкзаке банки свиной тушенки.
Поиски неожиданно закончились успехом. Нюх у Гамбургера на все, связанное с кулинарией, что ли? Через полчаса он с сияющей от счастья рожей приволок в «спальню» средних размеров кастрюлю, а в ней – десяток каких‑то грибов.
– Свинушки! – авторитетно заявил он усомнившемуся в их съедобности Жуку. – Я вам из них сейчас такой супец сварганю! Пальчики оближешь.
Он поцеловал кончики сложенных щепотью пальцев и закатил глаза.
– Грибным человеком у нас будешь, – пообещал ему Жук.
– Это как? – недопонял сталкер.
– Первым пробу снимешь, – пояснил Капитан. – Если не окочуришься, тогда и мы есть станем.
– Да ну вас, – надул пухлые щеки Гамбургер. Но долго сердиться не стал, принявшись хлопотать вокруг кастрюли.
Припахал Леску собрать дров для костра, Жука отрядил на поиски питьевой воды (вроде по дороге неподалеку лесное озерцо попадалось). Сам же споро почистил грибы и какие‑то бог весть где откопанные им приятно пахнущие корешки.
– Эх, лучку бы сейчас, – мечтательно твердил он.
Еще через час по палате разнесся одуряюще аппетитный запах грибного супа. «Гидры» слюнки глотали в предвкушении горячего обеда, напрочь забыв о намерениях в целях безопасности скормить повару первую порцию. Разлили суп по котелкам, заскребли‑застучали ложками…
* * *
– Здравствуйте, люди добры‑и… – прервал их дружную трапезу тонкий плаксивый голос.
– Ептыть! – выронил зачерпнутый из тарелки кусок мяса Жук и закашлялся. Мясо, плюхнувшись назад в суп, обдало лицо морпеха горячими жирными брызгами.
Парни, схватившись за оружие, мгновенно вскочили на ноги. Десяток стволов уставился в ту сторону, откуда донесся голос.
– Ептыть! – повторил морпех, разглядев, кто жмется у дверей в спальню, и опустил автомат.
– А дозор выставить не нужно было? – гаркнул Капитан, не обращаясь ни к кому персонально, однако глаза всех «гидр» укоризненно обратились к Шквалу.
– Мой косяк, – признал командир.
– Да мы ж все осмотрели, – виновато шмыгнул носом Гамбургер. – Вон Леска, когда дрова собирал, окрестности проверил. Никого и ничего подозрительного…
– А это что? – кивнул Шквал на гостью.
У дверей жалась девчонка, по виду подросток. Худенькая, с растрепанными волосами, перепуганными огромными глазищами и тонкими губами, подрагивающими от еле сдерживаемых рыданий. Одета она была как попало. Замызганное платьишко, вязанная не по размеру кофта.
– Ты кто? – Шквал жестом показал, чтоб гостья приблизилась.
Она робко, чуть ли не приставным шагом подошла на пару метров и остановилась, вцепившись худыми ручками в быльце кровати. Аж костяшки выступили.
Теперь ее можно было рассмотреть получше. Стало видно, что это отнюдь не подросток, а вполне взрослая девушка лет двадцати четырех. Блондинка с довольно крупной для ее субтильной комплекции грудью, заметно топорщившей платье.
– Кто ты? – снова поинтересовался командир, на всякий случай держа «Абакан» на изготовку.
Мало ли. Помнит он рассказы однополчан о таких вот девочках, мочивших его товарищей в той же Сирии из припрятанных под лохмотьями пистолетов или взрывавшихся на блок‑постах.
– Све‑ета… – захлюпала гостья. – Светлана Копейкина. Мы из Конаково, с фабрики.
– Ишь, Копейкина, – хмыкнул Жук. – Хорошо хоть не Рублева…
Шквал коротко глянул на него, и приятель заткнулся, поняв, что не до шуток теперь.
– Мы?.. – переспросил командир. – Ты здесь не одна?
– Не‑ет, – гнусила девчонка. – Нас с женщинами‑работницами и детишками эвакуировали на автобусе, когда оно… все это… началось. А автобус наш возьми, да и сломайся. В яму мы угодили, колесо застряло. Вот и сидим, ждем, может, кто пособит… Меня бабы на разведку послали… А тут ваш костер… И пахнет так вкусно…
Капитан снова с укором посмотрел на командира. И дозор не выставили, и о маскировке напрочь запамятовали. Расслабились, радуясь благополучному спасению, и забыли, что вокруг – Зона‑матушка…
– Присаживайся, подкрепись, – протянул ей свой котелок Гамбургер, для которого расстаться со съестным было настоящим подвигом.
– Но там баб… женщины, детишки малые… – Глаза Светланы наполнились слезами.
– Ты ешь, ешь, – велел ей Шквал. – А мы пока посоветуемся, как вашему горю помочь.
Ее не нужно было долго упрашивать. Ложка быстро заскребла по дну котелка. Ишь, как наяривает, и впрямь голодная. Видимо, не врет.
Сталкеры отошли на пару метров.
– Что делать будем? – вполголоса спросил у друзей командир.
– Да что тут думать? – вскинулся Гамбургер. – Нужно идти на выручку.
– И что мы с этим гаремом делать станем? – охладил его пыл Капитан. – Как товарищ Сухов, будем куда‑то сопровождать? Пусть выходят на дорогу и возвращаются в Конаково. Там уже более‑менее безопасно.
– Изверг! – возмутился Гамбургер.
– У нас с провиантом и боеприпасами туговато, – поддержал Капитана Жук. – Посмотреть, что там с их автобусом. Если удастся – починить, и пусть едут, куда ехали. А нет, так вывести их на дорогу в Конаково.
Мнения разделились. Решающее слово оставалось за Шквалом.
– Для начала сходим поглядим, что и как, – подытожил он. – А там на месте сориентируемся…
* * *
– Далеко еще? – настороженно озираясь по сторонам, справился у проводницы Шквал.
